— Ну как же, как же. Сейчас, погодите чуток.
Старушка засеменила в глубь коридора и вскоре вернулась, держа в руках книгу. Ребята сразу узнали томик Лермонтова.
— Вот. Книжку велела вам отдать. Ну, ступайте с богом, ступайте. Некогда мне.
Ребята молча спустились по лестнице и так же молча прошли половину квартала. Ветер нагнал с залива на город тяжёлые, набухшие тучи, и первые чёрные капли упали на сухой асфальт.
Наконец Саша не выдержал и сказал:
— А вообще-то правильно. Давно нужно было это сделать. С её-то здоровьем в нашем болотном климате жить! А там тепло, фрукты. Да и легче с сестрой-то. Веселее. Как думаешь, Колян?
— Всё верно. Только уж больно неожиданно. Вдруг взяла и уехала. Сама ведь говорила, что ни за что не поедет.
— Ну, мало ли. Всякое бывает. Может, сестра позвонила или телеграмму прислала. Мол, срочно приезжай и — никаких!
— А почему ж она нам ничего не сообщила? Мы ведь договаривались. Помнишь, она ещё сказала: «Я буду вас очень ждать».
— Да, это странно, — подумав, сказал Саша, а потом вдруг остановился и хлопнул друга по плечу: — Ну и дураки же мы! Как, спрашивается, она могла нам сообщить, если мы ей ни адреса, ни телефона не давали?!
— А ведь и верно, — сказал Коля. — Сами виноваты.
Дождь усилился. Где-то далеко заурчали раскаты грома. Казалось, высоко в небе скручивают гигантский бумажный рулон. Ребята зашли под навес остановки и присели на скамейку. На перекрёстке в ожидании зелёного нервно газовал автобус.
— Вот что, Ляпа, ты иди домой и жди меня во дворе, — сказал Коля. — А я ещё раз к Елизавете сбегаю. Надо бы у неё хоть адрес взять.
— Так давай вместе.
— Нет, не стоит. Я один, быстренько… Ты меня во дворе жди.
— Извините, Елизавета Васильевна, — сказал Коля, снова заходя в тусклый коридор. — Я хотел у вас адрес Марьи Алексеевны попросить. Вы ведь, наверное, знаете.
— Не знаю, не знаю я никакого адреса! Иди ты, Христа ради, домой! — совсем уж сердито отвечала старушка.
Коля недоуменно пожал плечами, протянул руку к дверному замку, но, так и не дотронувшись до него, твёрдо спросил:
— Мне кажется, Елизавета Васильевна, вы что-то от нас скрываете. Зачем?
Старушка помолчала, беззвучно шевеля губами, потом медленно опустилась на сундук и вдруг всхлипнула, утерев лицо белым ситцевым платком, накинутым на плечи.
— Померла наша Алексеевна, сынок. Сегодня девятый день, как померла. Успокоилась, голубушка. А я всё опомниться не могу, не могу поверить. Уж какая она весёлая да радостная была в тот день, что вы последний разок приходили. Всё полку мне показывала да про книжку какую-то говорила. Насилу я её уложила. А утром-то ей худо стало. Совсем худо. Я к телефону — «скорую»… Те приехали — говорят: «Срочно в больницу». Когда её на носилках-то выносили, она меня за руку взяла и говорит — тихо, да так явственно: «Я, — говорит, — Елизавета Васильевна, наверное, не вернусь. А ко мне должны мальчики прийти. Так вы не говорите им ничего. Не надо им пока… Скажите, мол, что к сестре уехала. Ну, они и позабудут вскорости…» И вот книжку просила передать. — Елизавета Васильевна вздохнула и, помолчав, уже спокойнее добавила: — А вам, сыночки, спасибо. Согрели вы ей последние деньки. Храни вас господь.
Коля стоял у окна на полутёмной лестничной площадке и смотрел, как мощные потоки дождя яростно хлещут по пустынному пятачку двора. В бетонной клумбе, переполненной водой, крутился жёлтый пластмассовый мяч. Водосточные трубы, как огромные брандспойты, гнали на асфальт белую пену.
Коля достал из-за пазухи томик Лермонтова, который он так всё это время и носил с собой, и провёл ладонью по плотному с тиснением корешку. Между страницами он заметил какую-то закладку. Раскрыв книгу, он узнал в ней полоску алой тесьмы, которую Марья Алексеевна разрезала в тот последний день. Положила ли она эту ленточку специально, или та случайно попала между страницами — кто знает. Коля подался ближе к окну и прочитал на раскрытой странице:
Коля ещё долго неподвижно стоял на лестнице, глядя в исхлёстанное дождём окно. В парадном стало совсем темно, и лица мальчишки не было видно.
А когда Коля вышел на улицу, он уже принял решение.
Глава 19. Фотография
Дождь кончился. Саша, как и обещал, был во дворе. Завидев друга, он кинулся навстречу.
— Ну как? Узнал?
— Нет, Ляпа, не узнал, — ответил Коля. — Она сказала, что Марья Алексеевна ей напишет. Потом, попозже. Когда устроится, обживётся…
Друзья помолчали, потом Саша сказал:
— Там небось уже тепло. Купаться можно. Жаль, конечно, что Павел Андреевич так её и не увидел… А гроза-то какая была, слышал? Ты дождь пережидал? Потому так долго?
— Да, Ляпа, я пережидал дождь.
— Слушай! — Саша хлопнул товарища по плечу. — Я сейчас Зюзина встретил. Не хотите, говорит, керогаз вместо граммофона. Ну, умора!
— Вот что, Ляпа, — твёрдо сказал Коля. — Хватит нам с тобой дурака валять. Пора кончать. Я вчера у Славки Сердюка был. Хотел ему шарманку вместо граммофона предложить. Так вот, надул он нас. Никаких у него адресов нет, и про попугаев говорящих ни чёрта он не знает. Последняя надежда — фотография. Ну-ка сбегай, принеси её.
Коля долго всматривался в фотографию, потом задумчиво сказал:
— Кого-то мне этот прохожий определённо напоминает. Да и угол дома вроде знакомый.
— Ну, это ты слишком, — возразил Саша. — Таких углов миллион в городе. Дом-то новый.
— Так-то оно так, но вот трещина… Видишь, трещина здесь на цифру «семь» похожа. Где-то я эту семёрку видел. Погоди, погоди… Стоп!
Коля вскочил со скамейки и взволнованно схватил друга за локоть.
— Вспомнил! Мы ж с тобой эту семёрку каждый день видим, когда в школу идём! Чтоб мне провалиться, если это не угол сорокового дома! Бежим проверим!
Дом под номером 40 находился совсем близко, рядом со школой, в которой учились друзья. Не прошло и пяти минут, как ребята были на месте.
