Не прошло и трех месяцев, как между этими почтенными вельможами разгорелась изрядная ссора. Явилось ли это результатом столкновения двух несносных характеров или следствием других причин, — сейчас невозможно установить. Но неоспоримый факт, — генерал-губернатор, стремясь ущемить своего противника, отправился в Санкт-Петербург с жалобой на подчиненного ему губернатора.
И как то испокон веков велось на Руси, раз поссорились два власть имущих государственных человека, ссора эта немедленно перекинулась на подведомственные им учреждения.
Чиновничество разделилось на два враждебных и непримиримых лагеря.
И представители каждого из них, люди наторевшие в писании кляуз и в придумывании подвохов, напрягали все силы и умение, дабы досадить друг другу и подвести подкоп под шефа противной стороны.
Сторонники генерал-губернатора Тутолмина, весьма смекалистые крючкотворцы, усердно отыскивали любой повод, чтобы унизить перед столицей Гавриила Романовича Державина.
Случай этот не замедлил вскоре представиться.
На первый и беспристрастный взгляд произошло незаметное и, может быть, несколько потешное событие, но которое имело большие последствия.
В губернаторском особняке тихо и мирно обретался ласковый и добродушный прирученный медвежонок, Он привольно разгуливал по обширным хозяйским горницам и нередко его выпускали поразмяться во двор.
Мишка по молодости резвился, но вел себя со всеми вполне пристойно и ласково.
Однажды, как на грех, мимо губернаторского двора проходил чиновник Верхнего земского суда господин Молчин. Как человек жизнерадостного возраста, он, завидя шаловливого медвежонка, не преминул позабавиться им.
Чиновник купил у калачницы теплый румяный калач и, просунув его в калитку, сманил добродушного мишку со двора.
Он шел по улице и подманивал медвежонка калачом.
И таким путем он привел этого зверюшку в земский суд.
В присутствии поднялся веселый переполох. Сбежались соскучившиеся подьячие, секретари, копиисты, и пошла потеха.
Медвежонка провели вперед и усадили в весьма удобное и мягкое председательское кресло, которое по праву мог занимать только генерал-губернатор.
Кресло это, к слову сказать, пришлось медвежонку по нраву. Он положил лапы на зеленое сукно стола, поднял мохнатую морду и благодушно заревел, прося очередной кусок пахучего калача.
Это очень понравилось всем. А чиновник Молчин, поклонясь с важным видом медвежонку, пошутил:
— Вот вам, братцы, новый заседатель Михайло Иванович Медведев!
Чиновники захохотали и стали усердствовать в забаве.
Один из копиистов положил перед медвежонком бумаги, а юркий косоглазый подьячий с гусиным пером за ухом предстал перед судейским столом с пухлым делом и неизреченно сладким голосом стал докладывать необыкновенному председателю суть волокитства.
Закатывая глаза под лоб и непрерывно кланяясь, он отпускал потешные реплики, от которых поднимался такой хохот, что дрожали стекла в окнах присутствия.
А медвежонок — окаянная бестия, захваченный вниманием и забавой, не менее препотешно рявкал подьячему в ответ.
В заключение потешного представления проворный копиист схватил мишкину лапу, окунул ее в чернильницу и понуждал его расписываться.
Сторонники генерал-губернатора Тутолмина — заседатель суда Шишков и другие борзописцы — не смогли равнодушно лицезреть столь кощунственное оскорбление судейского места и попрание прав своего высокого покровителя.
Они набросились с палками и кулаками на медведя, стремясь его побить и изгнать с позором из храма Фемиды.
Однако чиновник Молчин и его сотоварищи не дали мишку в обиду; они обороняли его и при этом неистово кричали:
— Не сметь трогать его. Сей медвежонок губернаторский.
Оборонив зверя, они увели его из присутствия и водворили на знакомом дворе.
Гавриил Романович, прознав про историю с медведем, вначале вспылил, но затем обошелся и простил шутку Молчину, предав все забвению.
Совершенно иначе думали и решили об этом заседатель суда Шишкин и его компания. Они-то с небывалым для них рвением и усердием рапортовали о происшествии пребывающему в Санкт-Петербурге генерал-губернатору Тутолмину и, кроме всего прочего, обстоятельно донесли обо всем в Правительствующий сенат. И тут началась история.
Генерал-прокурор сената князь Вяземский, конечно, с жаром ухватился за донесение олонецких чиновников. Вряд ли следовало ожидать более подходящего случая, чтобы причинить неприятности Гавриилу Романовичу Державину.
Немедленно завели сенатское дело «о взятии медведем неподобающей ему роли генерал- губернатора».
Дело было неслыханное и сулило немало интересного.
Князь Вяземский заранее ликовал и, показывая сенаторам донесение олончан, злорадствовал:
— Вот, господа-милостивцы, смотрите, что наш превеликий пиита-умница делает! У него даже медведи идут за председателей.
Между тем и генерал-губернатор Тутолмин не дремал. Он поспешно объезжал дома влиятельных особ и всюду разносил весть о зловредной выходке державинских стряпчих. При этом он с мастерством сгущал краски.
И не удивительно, что после этого многие из посвященных Тутолминым особ обвиняли Державина в попустительстве чиновнику Молчину.
Сколь ни глуна и ни смешна была история с медвежонком, однако она грозила принять для нового губернатора неблагоприятный оборот. Два первых рангов важных государственных сановника — генерал- прокурор сената князь Вяземский и генерал-губернатор Тутолмин — могли представить Гавриила Романовича перед государыней в весьма невыгодном свете и тем повредить ему. И пожалуй, чего доброго, вызвать даже опалу.
Державин превосходно сознавал это и ждал грозы.
И она прогремела строгим сенатским указом, которым вменялось олонецкому губернатору безотлагательно дать объяснение по поводу истории с медведем, имевшей своим следствием оскорбление наместника и не менее допустимое осквернение присутственного места.
Прочитав грозный сенатский указ, Гавриил Романович понял, с какой стороны потянуло неприятным сквознячком, и по этой причине сразу потерял сон и аппетит. Он ходил из угла в угол по кабинету и отыскивал выход из своего затруднительного положения.
В душе пиита рокотал вулкан, — он представлял себе, как ликует и потешается его ненавистник князь Вяземский.
Державин и доселе не раз попадал в тяжелые жизненные передряги. Но он всегда находил лазейку. Спасал его остроумный и, может быть, несколько нахальный тон, который он применял в подобных случаях.
Продумав всю обстановку и ходы своих противников, хитрый и изворотливый, Гавриил Романович написал искусный и очень умный ответ Правительствующему сенату.
После перечисления всех титулов и общепринятых величаний он, между прочим, писал:
«Посколь мы живем в прославленный — и просвещенный век ее императорского величества мудрой императрицы государыни Екатерины Алексеевны, мы не предполагали, чтобы сие было нам поставлено в вину и тем более послужило поводом для беспокойств столь высокому российскому учреждению, каковым является Правительствующий сенат.
