Исходя из сих соображений, мы не почли странного сего случая за важное дело и не велели произвесть по оному следствия, как по уголовному преступлению, а только словесный сделали виновнику выговор, ибо даже думали непристойным под именем государыни Екатерины посылать в суд указ о присутствии в суде медведя, чего не было и быть не могло».
Сенаторы поняли, как хитро и льстиво сплетена мемория губернатора Державина. Пиита повернул дело так, что его никоим образом не представлялось удобным доложить государыне.
На том все и окончилось.
Правительствующему сенату пришлось замять дело «о взятии медведем неподобающей ему роли генерал-губернатора», и Гавриил Романович Державин и на этот раз торжествовал победу.
1944
Рассказы о Суворове
Высочайшая награда
Всю Европу потрясла ошеломляющая весть — 11 декабря 1790 года русский полководец Суворов и его чудо-богатыри взяли грозную и неприступную турецкую крепость Измаил.
Русские войска овладели неслыханно знатной добычей. Между прочим, им досталось десять тысяч отборных коней. Офицеры тщательно выбрали из этого косяка сказочного скакуна, обрядили его в драгоценную сбрую и подвели в дар славному полководцу.
Однако Александр Васильевич Суворов, как всегда, отказался от добычи. Он поблагодарил господ офицеров за внимание и простодушно сказал им:
— Донской конь привез меня сюда, на нем же я отсюда и уеду.
Он подумал и, улыбаясь, добавил:
— Я и без того буду награжден государыней превыше заслуг!
Полководец твердо верил, что его великий подвиг не останется без награды. Петербургские курьеры уже мчались в Измаил с поздравительными депешами; придворные борзописцы и пииты, в числе которых был и маститый Гавриил Романович Державин, восторженно воспевали штурм и взятие Измаила. По этим добрым знакам Александр Васильевич уверил себя, что на сей раз его не минует фельдмаршальский жезл.
Увы! Предчувствия и ожидания измаильского героя оказались тщетными. Вскоре ему пришлось испить чашу горечи и разочарований — убедиться в том, что славные доблести ничто в сравнении с прихотями фаворита ее величества.
Между славным полководцем и светлейшим князем Потемкиным произошло незначительное, но весьма неприятное столкновение, имевшее в дальнейшем большие последствия.
По дороге в Санкт-Петербург Александр Васильевич Суворов прибыл в Бендеры для доклада светлейшему об измаильском деле.
Потемкин встретил победителя весьма радушно и покровительственно осведомился у него:
— Чем могу я наградить ваши заслуги, граф Александр Васильевич?
Покровительственный тон вельможи явился первой каплей горечи, которая наполнила сердце храброго воина. Он не стерпел обиды и оказал раздраженно:
— Ничем, князь. Я не купец и не торговаться сюда приехал. Кроме бога и государыни, никто меня наградить не может.
Потемкин при этих словах побледнел, закусил губу. Он принял рапорт от победителя, и больше они не обмолвились ни единым словом.
Разобиженный Александр Васильевич Суворов распрощался с высокомерным князем Потемкиным и пустился в дальнюю дорогу.
Тем временем потемкинские курьеры далеко опередили его.
Они всюду разносили хвалебную весть о величии и талантах князя Таврического и унижали подлинного героя.
Предупрежденная Потемкиным государыня приняла Суворова весьма холодно. Она и вовсе как бы не замечала его и избегала приглашать на дворцовые встречи. И вместо ожидаемого фельдмаршальского жезла Александру Васильевичу был пожалован всего-навсего чин подполковника Преображенского полка.
Герой изрядно приуныл и растерялся. Он все еще на что-то надеялся.
А между тем в Санкт-Петербург вскоре пожаловал сам светлейший князь Потемкин. И встреча ему была оказана совершенно иная, не по примеру суворовской.
Сановный Петербург задал в честь светлейшего невиданные пиры, а государыня Екатерина Алексеевна поразила всех неслыханным подарком. Ее величество преподнесла Потемкину фельдмаршальский мундир, осыпанный драгоценными камнями и золотом. И стоил этот мундир не менее двухсот тысяч рублей.
Спустя немного, в апреле, по столице пронесся слух — Потемкин во вновь отстроенном обширном дворце готовит в честь своих военных побед невиданный и блестящий пир.
И тут случилось то, чего менее всего ожидал и без того горько уязвленный Александр Васильевич Суворов.
Он был внезапно удостоен высочайшей аудиенции. И среди отменно любезных комплиментов государыня как бы вскользь обронила Суворову:
— Я пошлю вас, Александр Васильевич, в Финляндию.
Слова государыни поразили полководца в самое сердце. Он понял, — его удаляют, дабы не испортить потемкинского торжества.
Огорченный герой молча откланялся и удалился.
В тот же день Александр Васильевич Суворов уселся в двуколку и умчался в Выборг. Отсель он выслал в Санкт-Петербург нарочного с запиской к государыне:
«Жду повелений твоих, матушка».
Ожидаемое повеление прибыть не замедлило. Государыня писала Александру Васильевичу:
«Думается мне, лучше вас никто не сыщет мест для возведения там крепостей. Поручаю вам сие первостепенное дело».
Полководец смирился, упрятал свое горе. Не мешкая, он пустился в объезд вдоль границы, отмечая зорким оком многие неполадки и распекая нерадивых. В двадцать дней он отыскал то, что ему было нужно, и направился в давно интересовавший его город Петрозаводск.
Весть о намерении героя посетить Петрозаводск взволновала местных начальников. Генерал- губернатор Олонецкого края — Тутолмин — созвал экстренное совещание, и на нем долго решали, как встретить дорогого и необыкновенного гостя. Слава Суворова гремела повсюду, и областные правители дрожали, — они ожидали величавого Зевса-громовержца. А посему порешили разубрать город, а на заставе возвести триумфальную арку. Разысканы были и свезены в Петрозаводск музыкантские команды, и вменили им в обязанность немедленно разучить и отрепетировать любимые суворовские марши. Ветхие полосатые будки срочно перекрашивались в свежий цвет. Старые инвалидские команды вывели на плац и учили воинским артикулам. Мещанам и заводским бабам настрого наказали коз и поросят держать под надежными запорами, дабы эти наглые животные не слонялись по городу без дела и не дозволяли себе непристойностей. Древний профос — полицейский служака Андрейка — заправлял давно не горевшие фонари. По тюрьмам усердно чистились ретирады. Попы готовились к торжественному богослужению. Соборный протодиакон каждый день промывал глотку спиртом, дабы достойным образом гаркнуть долголетие именитому гостю. Звонарь зачастил на звонницу. Будь сказано сие к чести генерал-губернатора Тутолмина, во всем городе не нашлось ни единой щели, ни единого уголка, где бы не чуялось веяние его
