Шереметев, Михаил Салтыков, братья Ляпуновы. Приглядевшись к настроению ратников и убедившись в бесперспективности дальнейшей борьбы, Басманов занял их сторону. Однако первым на сторону Лжедмитрия перешел иностранный царский отряд под командованием лифляндского дворянина фон Розена. Басманов же открыто обратился к войскам с призывом «переходить на службу своему прирожденному государю Дмитрию Ивановичу». Войско разделилось, большая часть его пошла за своими воеводами, а меньшая с воеводами Катыревым-Ростовским и Телятевским бежала в Москву.
Не доверяя переметнувшимся войскам, самозванец распустил большую их часть по домам, а сам победным маршем двинулся на Москву. Кромы, Орел, Тула встречали его хлебом-солью. Тридцатого мая Лжедмитрий расположился лагерем в окрестностях Тулы, а 1 июня в Москву прибыли его гонцы Наум Плещеев и Гавриил Пушкин. Сопровождаемые огромной толпой купцов и ремесленников из пригородных поселений, гонцы проследовали на Красную площадь, где зачитали письмо Лжедмитрия, адресованное боярам и людям московским, в котором самозванец извещал их о своем чудесном спасении и о том, что прощает им их неведение. Толпа неистовствовала, масла в огонь подлил Василий Шуйский, будто бы заявивший: «Борис послал убить Дмитрия царевича, но царевича спасли. Вместо него погребен попов сын». Обезумевшая чернь, не встречая сопротивления со стороны стрельцов, ворвалась в Кремль, схватила царскую семью и на водовозных клячах доставила ее в старый боярский дом Годуновых. Под арестом оказались и все их родственники. Только после этого толпа приступила к грабежу и погромам домов бывших царских любимчиков. За всеми этими действиями, как говорят некоторые источники, стоял Богдан Бельский, накануне вернувшийся из ссылки.
Третьего июня московская депутация с изъявлением покорности прибыла в стан самозванца. Он принял ее неласково, а избитого до полусмерти князя Телятевского посадил в тюрьму. Однако названный Дмитрием не торопился в Москву. Он хотел, чтобы всю черную работу «по зачистке престола» сделали до него и вроде бы без его участия. Десятого июня в столицу приехали князья Василий Голицын и Рубец- Масальский и приступили к своей неблагодарной миссии. Патриарх Иов, у которого в услужении когда-то находился Григорий Отрепьев, с позором был выведен из храма прямо во время богослужения и на простой телеге отправлен в Старицкий Богородицкий монастырь. Всех родственников Годунова отправили в ссылку, а Семена Годунова, руководившего при Борисе политическим сыском, задушили в Переяславле. Ужасная судьба ждала царя Федора и его мать, царицу Марию Григорьевну: в присутствии Голицына и Масальского они были задушены, как говорят летописцы, «двумя отъявленными негодяями» — Михаилом Молчановым и Шеферединовым. Народу же объявили, что они от испугу приняли яд. Царевну Ксению оставили в живых для потехи самозванцу, прослышавшему о ее красоте. Останки Бориса Годунова были вынесены из Архангельского собора и похоронены рядом с телами жены и сына в убогом Варсонофьевском монастыре на Сретенке.
Так завершилась, практически не начавшись, царская династия Годуновых.
Глава VI
Лжедмитрий
Пока Голицын и Рубец-Масальский выполняли в Москве поручения Лжедмитрия, в Тулу потянулись делегации от русских земель. Прибыли на поклон и московские «набольшие» бояре Федор Иванович Мстиславский и Василий Иванович Шуйский. Не замедлили с приездом и иноземные телохранители Бориса Годунова, изъявившие готовность служить новому царю. Самозванец принял их особенно ласково, заявив: «Я вам верю более, чем своим русским». 20 июня, встречаемый несмолкаемым колокольным звоном и радостными криками своих верноподданных, новый царь торжественно въехал в столицу. Богдан Бельский, бывший воспитатель царевича Дмитрия, с Лобного места объявил собравшемуся народу, что это и есть подлинный сын Ивана Грозного. Затем Отрепьев поклонился гробам прежних великих князей, приложился к мощам святителей и пал на гроб Ивана Грозного, обильно поливая его слезами. Первый акт новой исторической драмы был омрачен лишь поведением сопровождавших царя поляков, которые бесцеремонно расхаживали по кремлевским храмам, бряцая оружием, а члены их свиты, не слезая с коней, громко трубили в трубы и били в бубны, что казалось русскому народу осквернением святынь.
Начало нового царствования ознаменовалось опалой для одних и милостями для других. Семьдесят четыре семейства из числа родственников и ближайших приверженцев Годуновых отправляются в ссылку, взамен возвращаются опальные в прежнее царствование бояре. Ко двору приближают слепого Симеона Бекбулатовича. Вместо патриарха Иова на престол назначается ловкий грек Игнатий, митрополит Рязанский, первый из церковных иерархов признавший Лжедмитрия. Филарет Никитич Романов, как бы вопреки своему желанию, возводится в сан митрополита Ростовского. Несколько лиц получают боярские и окольничьи звания, а будущий полководец Михаил Скопин-Шуйский, по польскому образцу, назначается «великим мечником». Самым близким человеком новому царю становится Петр Басманов. Земельные наделы и денежное содержание служилых дворян удваиваются, а вот простолюдинов, примкнувших к самозванцу еще до его вступления в Москву, с военных постов смещают. То же происходит и с донскими казаками, благодаря которым самозванец и занял престол. Лишь малый отряд их остается в Москве, остальные отправляются в свои станицы.
Восемнадцатого июля происходит встреча Лжедмитрия с бывшей царицей Марией (Марфой) Нагой, которая, как она впоследствии объяснит, опасаясь за собственную жизнь, признает его за своего сына. Только после этого самозванца венчают на царство «по обыкновенному обряду».
Однако большинство источников отмечает, что с первых же дней появления «названного Дмитрием» в Москве многим стало понятно: на престоле эта фигура временная и нужна она только лишь для того, чтобы свергнуть Бориса Годунова. Именно поэтому боярская оппозиция во главе с Василием Шуйским и Василием Голицыным сразу же начала подспудную дискредитацию нового царя, готовя общественное мнение к легитимности его скорого свержения. Заговор вскрывается. Шуйского арестовывают и осуждают Собором духовных и думских представителей к смертной казни, которую назначают на 25 июня. Но начинать свое царствование с казни самозванец не захотел, в связи с чем Шуйский вместо эшафота отправляется в ссылку, откуда через полгода возвращается в Москву с полной реабилитацией. А тем временем работа оппозиции приобретает все более масштабные формы, в ряды ее сторонников вовлекаются самые разные слои московского общества.
Что же касается нового царя, то он производил двойственное впечатление. С одной стороны, располагал к себе «хождением в народ», простотой общения, участием в народных забавах, готовностью лично принимать челобитные и какой-то житейской справедливостью, вследствие чего многомудрые думские старожилы восхищались остротой его ума и легкостью решения сложных государственных проблем. Так, он велел возвратить все царские долги, наделанные еще Иваном Грозным, отменил двойное холопство (заимодавцу и его наследникам) и запретил возвращать крестьян помещикам, которые в голодные годы отказались от их содержания и прокорма, ликвидировал посредников при сборе ясака с коренных жителей Западной Сибири. Во внутренней политике он продолжал в общем-то правильную линию Бориса Годунова, опираясь на мелкое и среднее дворянство. Его внешняя политика также находила немало сторонников: он держал на расстоянии Сигизмунда III с его территориальными притязаниями, умело уходил от ранее данных обещаний по поводу церковной унии, активно поддерживал идею Папы Римского о крестовом походе против крымского хана и турецкого султана.
Но его легкомысленность и вспыльчивость — от природы, грубость — от худого воспитания, надменность, безрассудность и неосторожность — от свалившегося на него счастья, сдобренные закоснелой подлостью и худым лицедейством, отсутствие государственного мышления и внешней сановитости выдавали в нем самозванца и бродягу. Как говорится, «из грязи в князи». Ложь и обман присутствовали во всех его действиях — в отношениях и со своими подданными, и с европейскими
