государями. Сев на царский трон, он возомнил, что ему все можно, все доступно. Царское достоинство Лжедмитрия уже не устраивало, он возжелал именоваться «императором непобедимым». Государственной казной распоряжался как своими карманными деньгами, не заботясь о возможных последствиях. Ксению Годунову превратил в свою наложницу, а людей, знавших его в прежние времена, — в своих заложников. Семейство Отрепьевых, в том числе и взрастившую его Варвару, он пощадил, но держал кого в тюрьме, кого в Сибири.
Его страстная и странная любовь к Марине Мнишек вконец истощила казну. Только за то чтобы Юрий Мнишек привез ее в Москву, он выплатил ему более миллиона рублей серебром, не считая драгоценных подарков для невесты. А всего на поляков было потрачено около 4 миллионов.
Здесь нужно чуть подробнее рассказать о состоянии русско-польских отношений во времена Сигизмунда III Ваза. Выросший в протестантской Швеции, но воспитанный истовой католичкой Екатериной Ягеллонкой, Сигизмунд занял польский престол в упорной борьбе с Федором Московским и братом германского императора — эрцгерцогом Максимилианом в 1587 году. С первых же шагов он показал себя ярым приверженцем иезуитов и Папы Римского. По этой причине вся его энергия, весь потенциал Польского королевства были мобилизованы на распространение римского влияния. Объектом экспансионистских аппетитов Сигизмунда с одинаковым успехом могли быть как протестанты, так и православные. Когда умер его отец, король Швеции, Иоанн (Юхан) III, шведский престол захватил брат короля — Карл IX, что привело к войне между дядей и племянником. С позиции России война Польши со Швецией была выгоднее, нежели их возможный союз, который, если бы состоялся, мог создать большие проблемы не только для безопасности северо-западной Руси, но и для всего русского государства. Но для Сигизмунда первейшим врагом был его дядя, с которым он не надеялся справиться собственными силами, а потому искал себе союзников для ведения войны. Самой подходящей кандидатурой для этого была, на его взгляд, Россия. И он начал ее обхаживать, причем с дальним прицелом. В октябре 1600 года, еще во времена Бориса Годунова, в Москву прибыло посольство во главе с литовским канцлером Львом Сапегой. Привезенный им проект договора о вечном мире между нашими государствами больше походил на поэтапный план поглощения России Польшей, чем на договор двух суверенных государств. За красивыми словами о любви и приязни, общности друзей и врагов, согласованности действий на международной арене, совместном ведении оборонительных и наступательных войн скрывались иезуитские планы проникновения католицизма в Московское царство — по примеру Украины и Белоруссии. Для этого предполагалась обоюдная свобода передвижения и поступления на учебу, государственную, воинскую и земскую службу, приветствовались смешанные браки и приобретение земли и недвижимости. За этим следовали требования уважать и религиозные чувства поляков, а именно дать им возможность строить костелы на Русской земле. Дальше больше: единый флот, единое таможенное пространство, единая монета, двойные короны, взаимное право престолонаследия при отсутствии у монархов сыновей. Но все это когда еще будет и будет ли вообще, а вот Смоленск и Северскую землю полякам хотелось бы получить тотчас же.
Тогда Годунов отверг это предложение, и Сапега, просидев в Москве более полугода, уехал к себе домой не просто раздосадованным, а взбешенным, несмотря на то что вез королю грамоту о двадцатилетнем перемирии. Но прошло каких-то пять лет — и у Сигизмунда появилась новая возможность прибрать Россию к рукам. Его протеже, расстрига Григорий Отрепьев, занял московский престол. Брак самозванца и Марины Мнишек стал казаться королю уже недостойным венценосца, и он задумывает просватать за него какую-нибудь из своих родственниц. Но тут к нему стали прибывать тайные гонцы из России. Царица Марфа сообщала королю, что человек, сидящий на московском троне, не ее сын, а князья Шуйский и Голицын прислали письмо, в котором упрекали короля в том, что он «навязал им в цари человека низкого и легкомысленного, тирана и распутника, ни в каком отношении не достойного престола». На словах же королю было передано, что бояре намерены свергнуть Отрепьева и просят себе в цари его сына, королевича Владислава. В предвкушении удачи Сигизмунд меняет тактику. Ему уже не нужен самозванец, который не только не выполняет своих обещаний о передаче Польше обещанных земель, но и препятствует внедрению католицизма в русское общество. Хуже того, этот расстрига позволяет себе надменный тон при общении со своими бывшими покровителями и даже угрожает отобрать у них древнерусские земли, находящиеся под юрисдикцией Литвы и Польши. Король извиняется за свою ошибку с самозванцем, но избрание Владислава на московский престол «предоставляет воле Божьей». Не стал он вмешиваться и в судьбу Григория Отрепьева, руководствуясь тем же принципом.
Но вернемся к этому странному дуэту: Марина Мнишек и самозванец. По настоянию горделивой панночки, кем-то осведомленной об увлечениях «Дмитрия Иоанновича», жених отсылает свою наложницу Ксению Годунову в монастырь под именем Ольги, а в Польшу направляет секретаря, Афанасия Власьева, для того чтобы ускорить приезд царской невесты в Москву. Привезенные послом деньги для Юрия Мнишека облегчают выполнение поставленной задачи, и вот уже 10 ноября 1605 года в Кракове в присутствии короля происходит заочное обручение молодых. Но Мнишеки не торопятся с отъездом, требуя новых обещаний, льгот и денег, денег, денег. Их приготовление к путешествию заняло три месяца, за этот срок будущий государев тесть успел наделать новых долгов и… получить от короля индульгенцию от судебного преследования на все время своего отсутствия.
И вот огромная процессия, насчитывающая более двух тысяч человек, двинулась в московские пределы. Здесь были родственники и католические священники, прислуга и музыканты, аптекари и парикмахеры, портные и торговцы. Вся эта свита сопровождалась многочисленной охраной из мелкопоместной польской шляхты, надеявшейся поживиться за счет расточительного «императора непобедимого». Их путевые расходы по дорогам Польши щедро оплачивались из царской казны, а уж после того как кортеж невесты пересек русскую границу, его дальнейший проезд был обставлен со всей тщательностью и мотовским хлебосольством. Второго мая Марина в великолепной карете, запряженной десятью лошадьми, торжественно въехала в Москву. Ее встречали колокольным звоном и громом пушечных выстрелов. Перед каретой верхом ехал старый Мнишек и шли отряды польской пехоты и гусар. По обеим сторонам улиц стояли московские стрельцы, дворяне, казаки, иностранные наемники, сдерживающие напор несметной толпы зевак.
Невесту разместили в Вознесенском монастыре, что в глазах русского населения должно было означать приготовление к ее крещению по православному обряду; отцу Марины отвели дом Годуновых. Гостей оказалось так много, что царю пришлось, как говорит Карамзин, взять для этого «все лучшие дома в Китае и Белом городе и выгнать хозяев, не только купцов, дворян, дьяков, людей духовного сана, но и первых вельмож, даже мнимых родственников царских, Нагих. Сделался крик и вопль». И еще одно обстоятельство вызвало у москвичей недоумение — это чрезмерное вооружение польских людей, больше соответствующее битве, чем торжественному сопровождению свадебного кортежа. Все это породило слух, передающийся из уст в уста: «Поляки хотят овладеть столицей».
Все последующие события были словно специально кем-то срежиссированы, чтобы уже возникшие разногласия между русскими людьми, с одной стороны, и царем с его польским друзьями — с другой, достигли своего апогея и привели в последующем к трагической развязке.
Будущей царице, например, не понравились «дурно обставленные», «зловещие» помещения обители с «грубыми монахинями» и «отвратительной едой», о чем она не замедлила пожаловаться своему возлюбленному. Тот поспешил ее утешить. Марине был послан ларец с драгоценностями стоимостью 500 тысяч рублей и польский повар, а чтобы изнеженным паненкам было не скучно, им разрешили наслаждаться игрой польских музыкантов и песельников. В монастыре начались кощунственные игрища, оскорбляющие чувства православных верующих.
Не меньшее возмущение москвичей вызывали непрекращающиеся пиршества во дворце, демонстративная роскошь гостей и их непомерные траты на угощения, платье и украшения. Русские люди были убеждены, что происходит расхищение царской казны, что достояние Отечества, собранное умом и трудом предшествующих государей, «уплывает» в руки неприятелей России.
Вряд ли понравилось москвичам и факельное шествие, сопровождавшее переезд Марины Мнишек из монастыря в новый царский дворец. Форменным вызовом православным русским устоям явилось и само бракосочетание, устроенное в канун праздника святителя Николая, когда венчание в принципе не положено, не говоря уже о венчании на царство еще (!) невесты, чего прежде и царицы-то не удостаивались.
