Институт давал им возможность заглянуть в «святая святых» создания нового боевого самолета, увидеть результат собственной работы на том или ином участке, почувствовать во всей полноте многообразие проблем, которые надо решать тысячам людей в короткие сроки и с наивысшим качеством. Когда же вы работаете в ЛИИ им. Громова или во Владимировке на летных испытаниях, там не всегда видна полная их картина. Ведь бригада, ведущая их, — сборная: в нее включаются не только представители разработчика самолета, но и специалисты по радиолокации, оптическим прицелам, вычислительной технике, оружию, двигателям… Кого только в этих бригадах нет! А в итоге в работе такого смешанного коллектива много «политики», так как любой негативный момент в ходе испытаний заставляет каждого защищать свой мундир и объяснять неудачу недоработками «соседей». Первая реакция на любой сбой в работе столь сложной системы, как современный самолет, практически всегда в этих бригадах одинакова: виноват не я, а кто-то другой.
Работа же на стендах полунатурного моделирования и комплексных испытаний позволяла точно и оперативно выяснять причину сбоев, и потому наша молодежь с ходу включалась в выполнение программы института, быстро росла профессионально и высоко котировалась у главных и генеральных конструкторов. Наши работники становились специалистами уникального типа, которые комплексно, или, как теперь говорят, системно, могли разобраться в проблемах, связанных с отработкой таких сложнейших авиационных изделий, как МиГ-23.
Генеральные конструкторы самолетов второго поколения. Р. А. Беляков
Работая над самолетом МиГ-23, мне пришлось познакомиться и в дальнейшем очень много лет сотрудничать с генеральным конструктором Ростиславом Аполлосовичем Беляковым. Артем Иванович Микоян, который закладывал комплекс МиГ-23, в процессе его создания заболел и, после неудачной операции на сердце, умер. На его место и был назначен Р. А. Беляков.
Надо сказать, что о генеральных конструкторах «второго поколения» — Генрихе Васильевиче Новожилове, Алексее Андреевиче Туполеве, Ростиславе Аполлосовиче Белякове, Михаиле Петровиче Симонове, Марате Николаевиче Тищенко, Сергее Викторовиче Михееве, Петре Васильевиче Балабуеве и других написано очень мало, и наш народ почти ничего о них не знает. Имена же Андрея Николаевича Туполева, Сергея Владимировича Ильюшина, Александра Сергеевича Яковлева, Олега Константиновича Антонова, Павла Осиповича Сухого, Артема Ивановича Микояна и Семена Яковлевича Гуревича, Михаила Леонтьевича Миля, Николая Ильича Камова, Георгия Михайловича Бериева увековечены в самолетах и вертолетах, носящих начальные буквы фамилий их создателей. Во многом эти люди уже стали легендарными, оставив свой, неповторимый след в истории отечественной авиации минувшего века. С большинством из них мне довелось встречаться лишь эпизодически — в их числе и с А. Н. Туполевым, но от этих встреч сохранились в душе незабываемые впечатления.
С А. И. Микояном мы виделись в основном на разного рода заседаниях и совещаниях, в том числе Совета главных конструкторов. Он был очень мягким человеком, интеллигентом по натуре, который никогда не высказывался жестко в адрес других людей, опасаясь, видимо, нечаянно обидеть собеседника. Похожими чертами обладал и П. О. Сухой. Они были близи по характеру, по подходу к людям, но Микоян, в отличие от Сухого, меньше, как мне казалось, погружался в дебри технических проблем. Возможно, потому, что еще был жив Гуревич, который брал на себя эту часть работы их знаменитого КБ, а Микоян больше решал вопросы общего плана. А еще Артем Иванович обладал очень хорошим качеством — он начинал каждый свой рабочий день с того, что обходил всех конструкторов в КБ. Тогда еще стояли кульманы и он рассматривал чертежи, высказывал какие-то замечания… Каждый чувствовал к себе внимание генерального конструктора, мог обратиться к нему за советом — и не только в решении технических проблем, но и чисто житейских, бытовых. Артем Иванович, очень отзывчивый на чужую беду, помогал многим своим сотрудникам справляться с подобными неурядицами, давая им возможность сосредоточить усилия на создании новых изделий КБ. А вообще-то бытовало мнение, что поскольку он брат Анастаса Ивановича Микояна, занимавшего высокие посты в правительстве страны и руководстве КПСС, то может легче решить любой вопрос. Но вот у меня сложилось впечатление, что он тяготился этим положением и никогда не использовал родственные связи. Он даже как-то стеснялся этого родства, словно опасался, что любой его поступок могут превратно истолковать в этом плане. Я знаю, что многие вопросы строительства фирмы ему приходилось решать с гораздо большим трудом, чем другим генеральным конструкторам. И все лишь потому, что Артем Иванович не шел на использование своих близких отношений с сильными мира сего. Это его качество вызывало в наших кругах большое уважение к нему.
Были у меня встречи с А. С. Яковлевым, когда мы работали над Як-28И.
Александр Сергеевич ко мне относился очень хорошо. Надо сказать, что он был весьма своеобразный человек, который вел замкнутый образ жизни, и даже вход в его кабинет был отдельный. К кабинету примыкал «зеленый» зал заседаний и личные покои — он жил в своем КБ. Допускались в этот кабинет и покои, а также в столовую очень редкие люди. В «зеленом зале» он вел совещания. Что меня поразило, когда я впервые попал в это «святая святых», — безукоризненный вкус, с которым сделан интерьер. Везде — зеленый цвет разных оттенков: сукно стола, обивка кресел, шторы на окнах, доска, мел, губка, камин, на котором стоит ваза с сосновыми ветками… Чувствовалось, что кто-то специально следит за тем, чтобы вся обстановка вокруг Яковлева была выдержана в едином стиле и этот стиль пронизывал все конструкторское бюро. Если посмотреть на КБ с улицы, то шторы на окнах были подняты строго до одного и того же уровня…
В 50-е годы я читал лекции для руководящего состава КБ. И вот иду на лекцию как-то к девяти часам утра и вижу: все заместители генерального конструктора сажают березки вдоль фасада нового здания. Увидя меня, Скрижинский, первый заместитель Яковлева, спрашивает:
— Евгений Александрович, подойди посмотри, как березы посажены — ровно или нет?
Я пригляделся и вижу: одна березка чуть выбивается из шеренги, о чем и сказал Скрижинскому. Тот закивал:
— Вот, и Александр Сергеевич сказал то же самое!
Видимо, он раньше им уже сделал выговор, дескать, куда вы смотрите?! Сейчас эти березы выросли и стоят ровным строем.
Что меня еще поражало — когда в мае на газоне перед КБ расцветали одуванчики, то уборщицы ОКБ ползали на коленях и выдирали эти желтые цветки, чтобы оставалась расти только зеленая трава…
В авиационной промышленности тех лет Александра Сергеевича, видимо, не очень любили, да и он держался как-то отчужденно. Мы же, работая над Як-28, делали свое дело, и чем-то я приглянулся Яковлеву, потому что однажды он пригласил меня к себе. Кабинет генерального поразил своей простотой. В нем стояли однотумбовый стол, кресло, какой-то шкаф, столик с бронзовой скульптурой, небольшой книжный шкафчик. А еще там был действующий камин. На стене за креслом висела небольшая фотография, на которой был изображен Сталин с ведущими конструкторами оружия, в том числе и А. С. Яковлев. Вот такой аскетизм…
Генерального смертельно боялись все, и он для своих сотрудников был почти что полубог. Поэтому, если Яковлев вызывал человека к себе в кабинет, это считалось высочайшей милостью. А уж если кто-то удостаивался чести быть приглашенным на обед?! Меня он приглашал к себе пообедать трижды… Это было время, когда Яковлев хотел заложить гиперзвуковой истребитель-перехватчик, способный развивать скорость до пяти Махов. Уже создавался МиГ-25, и он мечтал превзойти все, что было достигнуто в авиации до него. Яковлев почему-то считал, что прогресс в нашем деле должен пойти по пути увеличения скорости полета самолета. Может, действовал привычный лозунг: «Дальше всех, выше всех, быстрее всех!» Почему- то на роль советника он выбрал меня и делился своими идеями.
Я его останавливал, убеждал, что авиация «осела» к земле, переходит на предельно малые высоты, поэтому нет необходимости в гиперзвуке, на который он замахивался. Возникнет масса иных проблем… Да и противник идет другой дорогой. Но несколько лет Яковлев «болел» этими идеями, пока не занялся вертикально взлетающими машинами. Последним самолетом, заложенным при его жизни, стал Як-41, над вооружением которого нам тоже пришлось работать.
Ростислав Аполлосович Беляков был представителем совсем другого типа конструкторов. Придя в КБ молодым специалистом, он затем успел поработать в бригадах, конструировавших шасси, в вооруженческих бригадах, бригадах общего вида, других подразделениях. Потом он занимал должности, связанные с производством самолетов. Тем самым Беляков прошел хорошую школу понимания всего процесса
