– Послушай. Такое лицо, как теперь, я прежде видел у тебя в трех случаях: когда ты был рабом, когда тебе казалось, что я помираю, и когда ты ревновал ко мне Гедвиг Нахтигаль. Но теперь ты волен как ветер, я здоров как бык, а Гедвиг Нахтигаль – твоя законная супруга. Так в чем же дело, признавайся немедленно! Я уже начинаю волноваться!
Признался, куда деваться?
– Ты за мной следи, мало ли что! Я на колдовство податливый, как бы в само Воплощение не превратился!
– Воплощение должно быть изначально темным, – напомнил Йорген не очень уверенно, ему стало страшно за друга.
Семиаренс Элленгааль, выслушав их историю и изучив предъявленный артефакт, совсем потускневший от бескормицы (видно, пока он находился в чужих руках, жертвы, приносимые еретиками, не шли ему впрок), успокоил:
– Не думаю, что ваши страхи обоснованны. Насколько я помню, замок Эрнау входит в систему северных придорожных фортов, так? Значит, стены его защищены охранными символами. Никакие чары не могут самопроизвольно проникнуть в него, но и наружу выйти тоже не могут, концентрируются внутри. Вот почему их действие на обитателей замка, как постоянных, так и заезжих, было столь мощным и пагубным. Кроме того, желание, внушаемое несчастным, было очень примитивным и соответствующим их собственным природным наклонностям, поэтому они принимали его так легко: зерна были посеяны в благодатную почву.
Теперь же мы имеем совсем иную картину. Слабые чары пока еще спящих колдовских яиц разлиты неравномерно по обширной площади западных земель. В городах, особенно подле зараженных храмов, они усиливаются, но здесь, на воле, почти неощутимы. И внушается посредством оных не одна простая, общедоступная мысль, а целая система мировоззрений, которая должна быть как минимум озвучена прежде, чем воспринята…
– Ох, мудрено, – вздохнул бедный Мельхиор, он хоть и был ученым хейлигом, но нельзя сказать, чтобы отличался живостью ума.
– Короче, пока не наслушаешься проповедей, в ересь не впадешь, – охотно растолковал Йорген, он к витиеватым речам Элленгааля успел привыкнуть еще в прошлый поход.
– Именно, – подтвердил альв. – А потому думается мне, что Тиилл пока в полной безопасности. С приближением к Мольцу положение может несколько усугубиться, но до этого еще далеко.
– Вот и славно! – просиял ланцтрегер, он радовался за друга.
Кальпурций тоже был рад, да не совсем. Ведь, по словам альва, выходило, что он, наследник государственного судии Тиилла, имеет природную склонность к пьянству! Куда это годится?
А Черный Легивар был и вовсе не доволен, смотрел мрачнее тучи. Ему не по нраву пришлось, что роль главного знатока и советчика по части колдовства вновь перешла от него, лучшего из молодых теоретиков, к светлому альву, пусть и прожившему на свете больше сотни лет, но академического образования не получившему. С какой стати? Он, Легивар, и сам объяснил бы все не хуже. Но спросили не его – вот что обиднее всего!
Потом, когда спутники разбрелись за хворостом для костра, он не удержался, высказал Йоргену, что наболело. Тот сделал большие невинные глаза.
– Друг мой! Разве кто-то сомневается в твоих познаниях? Ведь даже покойные академики признавали, что по части теории среди современников тебе нет равных. Теперь же, когда их не стало, ты и вовсе сделался первым магом Фавонии! – (Да, об этом Легивар сам как-то не подумал! Приятно, Тьма побери! Хотя академиков, конечно, жаль, но приятно быть первым!) – Но ведь ты – один из нас, мы делаем одно общее дело, и в тебе уверены, как в себе. Семиаренс же Элленгааль такого доверия не вызывает, согласись! – (Конечно, не вызывает, кто бы спорил!) – Светлые альвы вечно себе на уме, они любят из всего делать тайны. А мы должны выведать, что именно им известно. И лучший способ сделать это – испросить совета и утешения, дать возможность блеснуть умом. Разве я неправ?
В общем, вылил Йорген фон Раух на душевные раны бакалавра целое ведро наскоро сваренного бальзама, и тот тоже успокоился. Всем стало хорошо. Жаль, что ненадолго.
…Вот не думал начальник Ночной стражи Эренмаркского королевства, что скоро ему придется вести образ жизни твари ночной: блуждать впотьмах, рискуя угодить «собрату» в зубы, с рассветом таиться по кустам и оврагам…
Дороги были слишком опасны, заставы на них не были сняты еще с памятного дня Сошествия с Небес. Заставу, конечно, можно перебить – одну, вторую, третью… Но зачем привлекать к себе лишнее внимание? Тогда Йорген впервые предложил поменять местами ночь и день: отправляться в путь с закатом, когда все посты будут сняты, а на рассвете скрываться от чужих глаз, пережидать дневное время в укромном месте. А что? Тварей ночных осталось не так уж много, враги они привычные – отбиваться будет легче, чем от фрисских кнехтов, с которыми они, конечно, справятся при любом раскладе, но потом будет мучить совесть, ведь не так это просто – убивать живых людей…
Так говорил Йорген, но понимания у спутников не нашел. Слишком глубоко гнездилось в их умах убеждение, что ночь – не время для живых.
Шли перелеском, так, чтобы с дороги не было видно. Кто же знал, что хейлиги новой веры столь хитры, что и там, в лесу, устроят засаду, да такую, что с четырьмя мечами не пробьешься? Десяток страшных ифийских наемников – здоровенных головорезов от тридцати до сорока лет – перегородили путникам дорогу. И хейлиг в белой рясе был среди них.
– Кто такие, куда, зачем? От костра бежите, грешники?
Вот и ответь ему! А, где наша не пропадала!
– Никак нет! – Движимый, иначе не скажешь,
– И кто здесь господин хейлиг Мельхиор? – зловеще усмехнулся еретик. Морда у него была самая разбойничья, даром что белую рясу носил!
– Я! – пискнул Хенсхен, выступая вперед из-за прикрывших его спин.
– Так-так! А по какому обряду служишь Девам Небесным, по-старому, по-новому ли? – Еретик явно подозревал в парне ряженого.
– По-новому, ваша святость! – нашелся тот.
– А почему ряса старого образца?
– Д…дорожная, переменить не успел. Недавно стал на путь истинный. Прежде по-старому с- служил… – От страха юноша стал заикаться.
– И где же теперь будешь служить? Куда направлен и откуда?
– Из Лупца, ваша святость! В Эренмарк идем, в ландлаг Морунг! Несем диким северянам святую истину в виде яйца! – Йорген предпочитал не упускать инициативу, на молодого хейлига у него была плохая надежда.
– А ты цыц, чадо, не тебя спрашивают! – осадил его хейлиг, но слово было сказано. – Предъяви реликвию, сын мой.
Дрожащими руками Хенсхен извлек из мешка артефакт.
– Что ж он у вас блеклый такой? – осудил хейлиг, приняв яйцо в руки. – Или перевелись в Лупце колдуны?
– Т…такой выдали, – панически проблеял парень, и Йорген поморщился от досады. Тот, кто не чувствует за собой вины, должен вести себя увереннее.
Должно быть, еретик считал так же. Реликвию, в конце концов, и украсть при большом желании можно.
– А ну, изложи основы веры! – потребовал он. – Поведай, чему станешь народ учить.
Хвала Девам Небесным, приведшим в городишко Швелльхен человека по имени Луциан! Благодаря ему, недругу, основы чужой веры Хенсхен знал не хуже своих собственных. Начал он неуверенно, но читать проповеди ему было не привыкать. Воодушевился, заговорил как по писаному. Изложил в лучшем виде: и про истинных богов, радеющих о благе смертных, и про демонов из мрачного Хольгарда – ловцов грешных душ, и про их подручных – колдунов не забыл…
