Впрочем, далее рассуждая, сознаю, что много недель прошло с тех пор, как ты отправил мне свое письмо. Жизнь же требует действий, а действия следуют тогда, когда им дан толчок. В случае с этой парой я полагаю так: если что и не было сделано, когда ты писал это письмо, то уж сделано позже и не может быть исправлено, так что я только зря потратил чернила. Как бы там ни было, ты задал вопрос, и я на него ответил. Хвала Господу!
«Какой зануда, — подумал Тео. — Можно охренеть».
Час ночи в новой квартире. Откинувшись на спинку непривычного стула и уткнувшись коленями в непривычную столешницу, он воззрился на экран компьютера со словами Малха в переводе. Концы развернутого на столе оригинала были прижаты четырьмя тяжелыми кофейными кружками. Пустыми, разумеется. Не хватало только, чтобы свитки, на протяжении двух тысячелетий сохранившие свой первозданный вид, безнадежно испортил пролитый кофе. В идеале их следовало поместить между двумя листами свинчиваемого плексигласа, но подобное оборудование имелось только в институте, а вынести оттуда исследовательский планшет, пожалуй, проблематичнее, чем вывезти свитки из Ирака.
Тео ущипнул себя за переносицу и зажмурился. В целом, той ажитации, которой он от себя ждал, нет и в помине. Желудок набит отвратительной пиццей, «Пепси» и печеньем с шоколадной крошкой. Голова раскалывается, спина ноет. Прощай, дорогостоящий эргономичный стул; увы, Мередит «забыла» напомнить, чтобы он его забрал — в отличие от диска «25 классических джазовых композиций». Во рту неприятные ощущения, и не только после так называемой радостной еды, но и после сегодняшнего разговора с университетскими начальниками. Их не впечатлило то, что в Ираке он был на волосок от гибели; их волновало только одно: они оплатили его билет туда и обратно, а где результат?
— Да поймите вы, куратор погиб! — напомнил им Тео. — Его просто разнесло на куски!
— Могли задержаться в Мосуле, — заметил один из начальников. — В музее назначили бы нового куратора. Поговорили бы с ним…
— Или с ней, — заметил другой. — Ситуация-то была благоприятная. После ущерба, вызванного этим… м-м-м… инцидентом. Новый куратор горел бы желанием показать свою решительность и компетентность.
Тео не верил своим ушам. Мередит часто жаловалась, что он холоден и расчетлив. Посмотрела бы она на этих ребят. Столпы цивилизации! Гиены, кружащие вокруг места кровавой бойни!
Хорошо, что промолчал про свитки. Не их собачье дело. Дайте только обрести финансовую независимость, тогда он им скажет, куда они могут засунуть свой институт.
Обводя взглядом свою жуткую новую квартиру, Тео откинулся назад, и его дешевый стул угрожающе под ним заскрипел. Ничего, скоро он купит кое-что получше, вроде того стула, который Мередит у него умыкнула. Он купит все, что его душа пожелает. Включая «Алка-Зельцер». Вообще-то душа его желала «Алка-Зельцер» прямо сейчас, но магазины закрыты. И аптечка в ванной пуста, если не считать флакончика с жидкостью для снятия лака для ногтей, великодушно оставленного хозяйкой. Ко всем прочим прелестям стены выкрашены в оранжевый цвет. Кто, спрашивается, красит стены оранжевой краской? Японские наркоманы? Дилетантки-массажистки? Престарелые голландские гомики? Неудивительно, что хозяйка сбавила цену. Дело не в сломанной микроволновке и не в капризном душе. Оранжевые стены — вот главная причина.
Он сделал глубокий вдох и велел себе расслабиться. Потом закурил, повернувшись спиной к свитку, дабы часом не спалить свое будущее в результате случайно отлетевшей искры. Втянул в легкие наркотик с ментоловым запахом, выпустил облачко в сторону оранжевой стены, снова втянул и снова выпустил. Курил он торопливо, без удовольствия, как на остановке, когда боишься пропустить автобус. Докурив, он раздавил бычок в недоеденной моцарелле, где его и оставил.
Из компьютерных колонок лилась композиция «Звездные пространства» Джона Колтрейна, звуковой эквивалент запаха, с помощью которого собака помечает свою территорию. Дом не будет домом, пока Колтрейн не сбрызнет его своим саксофоном. Правда, звук пришлось убавить почти до шепота, дабы не помешать соседям. Вчера они пришли знакомиться, с подарком. Как бы говоря: «Вы же не превратите в ад жизнь людей, которые пришли к вам с печеньем?» Дикий сакс Трейна, смешанный с тихим урчанием кулера в системном блоке, дал приятный гибрид, вызывавший отдаленное беспокойство.
Тео подумал, не пойти ли ему спать. И тут же в памяти всплыла первая проведенная здесь ночь — не лучшее воспоминание. Кровать скрипела. Постельное белье казалось казенным, да и Мередит не было рядом. Комната тесная, на потолке красный огонек — обязательный прибор в целях безопасности — всю ночь мигает. Чем-то он напоминал залетевшее насекомое; хотелось встать и его прихлопнуть.
В такой квартирке с неудобной кроватью, инопланетной мигалкой и оранжевыми стенами непросто было уверовать в то, что очень скоро он разбогатеет и сможет купить какой угодно дом и где угодно. А верить надо. Нельзя забывать, что в его руках исторические реликвии сродни пирамидам. Да! Пирамидам! Перед ним, прижатые к столешнице четырьмя кофейными кружками, лежит чудо Античности. Колосс Родосский, храм Артемиды, висячие сады Семирамиды уничтожены и превратились в миф, а свитки… свитки вот они, в его безраздельном владении.
А вместе с тем, пока все не признали их баснословную ценность, свитки были всего лишь деталью этой квартирки наравне с пустой коробкой из-под пиццы и не вполне исправным плеером. Ослепительный миг эйфории, когда он впервые увидел их на полу мосульского музея, равно как и сияние ожидаемой славы, успели померкнуть. Любовь с первого взгляда скоротечна. Ну, увидел свитки, ну, забрал их, а дальше что? Вызов, как их конвертировать в блестящее будущее, оказался коварнее, чем он думал.
Несомненно, миллионы людей заинтересуются его открытием. Но он не может продать свитки миллионам желающих. Единственное, что он
Сам процесс перевода демистифицировал свитки, превращал их в нечто заурядное. Как профессиональный лингвист, поставивший перед собой задачу, Тео готов был заниматься самоедством и терзаться по поводу несовершенства эквивалентов арамейских корней глагола и этичности изменения синтаксиса «сказуемое-подлежащее-дополнение» на «подлежащее-сказуемое-дополнение». Мысленно он совершил деконструкцию, расчленив текст на отдельные слова и части фраз, а в результате первозданный образец архитектуры, восьмое чудо света, свелся к простой инвентаризации камней. После чего, посредством цифрового шрифта, он заново собрал камни на экране компьютера, стоящего на пластмассовом пьедестале. Результат ничем не отличался от прочих файлов, таких же фикций в реальной вселенной, как eBay или CNN.com или электронная рассылка с предложениями дешевой виагры и способов увеличения пениса.
Он бросил взгляд на свиток, распятый перед ним на столе, и постарался себе напомнить, что эти чернильные знаки на древнем папирусе поразительны, сенсационны, бесценны.
«Я только зря потратил чернила» — первая фраза, которая бросилась ему в глаза.
Неужели это правда? Нет, не может быть, не должно быть.
Ну да, Малх зануда. И что? Это же не какое-нибудь трепло из Задриски-Пойнт, штат Миссури, пишущее в своем блоге. Речь идет об авторе самого старого из сохранившихся образцов христианской литературы! Он был лично знаком с двумя учениками Иисуса! Он полностью посвятил себя труду евангелиста, когда святой Павел, а тогда еще Савл из Тарса, был обычным головорезом на римской службе и волок в тюрьму последователей незаконной веры. Даже если Малх нытик и пустышка, он все равно Фигура с большой буквы, черт подери!
Тео с удвоенным рвением принялся за дело.
А сейчас к вопросу моего возлюбленного брата Хореша.
Тео пожевал нижнюю губу. Переводить
Ты спрашиваешь меня, как на самом деле зовут Фаддея. Фаддей, когда я адресовал ему этот вопрос, ответил мне, что его зовут Фаддей. Так что сообщаю тебе, что его зовут Фаддей.
