Это правильно, но только нужно было либо позвать его, либо приказать. А пугать не стоит. Ну, иди сюда! — строго приказал Ма-гула, и Серка одним прыжком очутился рядом со стариком, стараясь, правда, держаться подальше от Дюлы.
— Я больше не обижу тебя, Серка, — пообещал Плотовщик. — Ты гж извини, что я…
Но Серка сдержанно вилял хвостом, словно желая сказать: «Ладно, ладно, только уж лучше я здесь останусь!»
И собака устроилась на носу лодки, будто наблюдая за водой. Матула бросил цепь на днище и, оттолкнув лодку, сел рядом с Серкой.
— Ну, посмотрим!
Впоследствии Плотовщик признался, что прогулка получилась довольно-таки жалкой: хотя он и греб в полную силу (нужно отдать ему должное), лодка вела себя капризно, можно сказать даже, необузданно, впрочем, все-таки не так, как в первый раз. Тем не менее она напоминала голодного осла, который то в одну сторону занесет арбу, то в другую, потому что трава по обеим сторонам дороги растет одинаково вкусная и сочная.
Матула сидел точно истукан и курил трубку, напоминая своим видом турецкого пашу, которого катает на лодке по безмятежной глади Мраморного моря его раб.
А раб обливался потом и сердито смотрел на Серку, стоявшего, навострив уши, на своем месте, точь- в-точь как кормчий, и лишь изредка оборачивавшегося к Матуле, словно затем, чтобы спросить: ¦Что ты скажешь на такое странное катание?»
Но Матула ничего не говорил.
А Дюла, стиснув зубы, продолжал грести.
«Когда устанет, сам скажет», — думал старик. Однако Дюла стеснялся признаться в этом. Когда же на берегу хлопала крыльями, собираясь взлететь, какая-нибудь птица, он спрашивал, что это за птица, и успевал немного Передохнуть, пока Матула объяснял.
Ручейки пота струились у него уже и за ушами.
— Ну, ты молодцом гребешь! — похвалил его Матула. — А я-то думал, что ты долго не выдержишь.
— Ну, положим!
— Может, я теперь сяду на весла?;
— Нет! Я еще погребу немножко.
— Ладно.
«Эх, Плотовщик, — мысленно обратился к себе Дюла, — эх ты, хвастливый осел! И кто тебя дергал сейчас за язык? Почему ты не сказал честно: «Да, дядя Герге, я устал». Так нет, тебе нужно было брякнуть, что ты хочешь еще погрести! Ну и греби, раз так!»
И Дюла принялся снова работать веслом, однако теперь у него дело пошло из рук вон плохо. Заметив, что весло все чаще вхолостую скользит по воде, — Матула смилостивился, сунул трубку в карман и сказал:
— Давай меняться!
Серка сразу же попытался вслед за хозяином переменить место, но старик цыкнул на него:
— Сидеть тихо!
— Я не стану тебя обижать, Серка, — шепнул Дюла и, усевшись на скамейке рядом с собакой, стал смотреть, как заиграло в руке у старика грубо вытесанное весло. Каким легким оно казалось, когда беззвучно погружалось в воду, а лодка шла, словно по рельсам.
— Нет, я никогда не буду так грести, дядя Герге!
— Всего лишь неделя прошла, а ты уже умеешь грести. Вот погоди, недельки через три грести для тебя будет, как семечки лузгать. Нужно только, чтобы рука пообвыкла. Ты не стер ладони?
— Чуть-чуть…
— Нужно крепче держать весло, тогда не сотрешь. А если скользит в руке, так поплевать надо.
Лодка стремительно неслась по воде, и Дюла невольно вспомнил маму Пири, которой всюду и везде мерещились бациллы и которая, наверное, не менее пятидесяти раз в день мыла руки. Дюла усмехался про себя и осмотрел ладони, на которые «поплевать надо».
— Заряди-ка ружье. Вот на сухой иве сидят вороны. Одну нужно бы добыть для приманки. Когда Бела приедет, от нее уже пойдет крепкий душок. Только не суетись. Мы подъедем поближе, и ты не торопясь поднимай ружье. А я буду грести потише.
У Дюлы даже дыхание перехватило: ведь это уже настоящая хота!
— Я думаю, они дождутся нас, — прошептал Матула. — Они еще молодые и не знают, что к чему. Спокойно! Поднимай ружье!
Лодка почти не двигалась.
Дюла машинально скользнул взглядом по стволу ружья, потом трудом перевел дух: ему казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет него из груди. Когда же настало мгновение — вот оно! Ну! — Дюла закрыл глаза и спустил курок. Бах!.. Он открыл глаза и увидел, то две вороны, кружась, падают вниз.
— Наповал, Дюла! Так ты же здорово стреляешь! Наш Плотовщик упивался этой похвалой.
— А я как раз хотел сказать, — продолжал старик, — что те две близко сидят друг к дружке. И вот пожалуйста: они уже падают вверх тормашками!
— Случайно, — пробормотал мальчик, — это случайно так получилось, дядя Герге.
— Если подстрелил дичь ну-так нечего говорить о случайности. Патрона нет в ружье? Хорошо. Тогда сбегай подбери ворон.
Матула пристал к берегу, и Дюла вылез из лодки, чувствуя, что э бьет дрожь. Когда он принес ворон, то себя не помнил от счастья: если бы это видели наши ребята! Или учитель Кендел!» Но он не хотел, чтобы Матула заметил его состояние, и постарался взять себя в руки.
— Этих жалеть нечего, — сказал старик и бросил ворон на дно лодки, под скамью. — Они ведь и гнезда разоряют, да и вообще их больше, чем нужно.
— Может, теперь я погребу, дядя Герге? — весело спросил Дюла Лайош, чувствуя, что если надо, то он готов даже на плечах нести лодку вместе с Матулой.
Матула рассмеялся. Таким мальчик видел его впервые.
— Ах ты черт возьми! Да нет уж, лучше я… — И лодка стронулась с места, но Матула все продолжал смеяться.
Следом за ними по воде плыли их вытянувшиеся тени с неровными, дрожащими в ряби воды очертаниями. Казалось, что и тени смеются.
— Вон мост, — сказал Матула и перестал грести. — Но ближе мы к нему подплывать не будем — чего ради? Ты сейчас видел весь берег. И тропинка по нему хорошо протоптана — ногой нащупать можно.
Дюла молчал; он и не думал о дорожке, которую ему придется потом «нащупывать ногой». Будет как будет! А вот выстрел получился удачный!
Матула повернул лодку обратно. Теперь косые лучи заходящего солнца падали на них справа. Они были уже оранжевого цвета, а их отражение в зеленоватой воде отливало золотом. Птицы теперь летели откуда-то сзади, со стороны Балатона, стремясь еще при свете отыскать себе хорошее местечко для ночлега.
А на берегу виднелись уже совсем другие птицы: кваквы и цапли, которые обычно охотятся на закате на жуков, лягушек и рыбешек. Они взмывали в воздух, испуганно крича и ругая лодку, хотя Матула так греб, что казалось, будто и весло и вода сделаны из бархата.
Дюла любовался мягкими, словно поглаживающими, движениями старика.
— Может быть, я все-таки снова попробую, а, дядя Герге?
— Вот проедем полпути, и я передам тебе весло.
Серка уже примирился с соседством Дюлы и, только когда Плотовщик начинал его гладить, настороженно поглядывал на мальчика.
— Да не обижу я тебя, Серка! И тогда я, честное слово, хотел только пошутить!
«Ладно, ладно… — махала в ответ хвостом собака. — Все равно это была глупая шутка: взять и ни с того ни с сего швырнуть в воду!» И все же видно было, что Серка уже не сердится.
Они не проделали половины пути, когда увидели осиротевших маленьких лысух: они летели только
