сбил с ног толстую тетушку Чалингу, которая с двумя корзинами в руках совершенно загородила входную дверь. Она поставила корзины на пол и высказала все, что думала о невоспитанных детях, которые мчатся по лестнице сломя голову.
Однако Дюла успел услышать только: «Я же говорю…» — и выскочил на улицу, а тетушке Чалинге осталось высказать свое мнение себе самой да псу монтера Простаку, который одобрительно махал хвостом. Впрочем, Простак, натура слабохарактерная, всегда со всеми соглашался. (Он с почтением провожал даже газовщика, который появлялся в доме только перед зарплатой, вызывая всеобщий переполох.)
Обливаясь потом, Дюла промчался по улице, купил в киоске трамвайный билет, потому что абонемент забыл дома, вскочил на ходу в трамвай. Но к школе он подошел с таким видом, будто ему не было никакого дела до этого славного учебного заведения. Потом прошмыгнул в дверь, но наскочил на швейцара дядю Кочиша, который тащил три стула сразу.
— Давайте, я помогу вам, дядя Кочиш…
— Эге, эге! Видно, мы опоздали. Но мне-то что за дело! — сказал длинноусый швейцар. — Эти два стула вы можете отнести. Один для гостьи господина Кендела, другой для него самого! — И он так выразительно подмигнул нашему Плотовщику, точно располагал важными сведениями о напряженных минутах последнего урока арифметики.
— Неси налево, — распорядился швейцар. — Туда, под большое дерево. Там с дамой в соломенной шляпе Кендел. То есть не он, а дама в шляпе, — прибавил он, очевидно, для того, чтобы Дюла не спутал Кендела с дамой в соломенной шляпе.
Итак, Дюла обошел ряды чинно стоявших ребят и поставил два стула под большим деревом. Женщина, очень изящная, действительно оказалась в соломенной шляпке, напоминавшей по форме блюдце. Несмотря на свое смятение, наш Плотовщик, ставя стулья, успел это заметить.
— Пожалуйста, господин учитель, — сказал он.
— Садитесь, дорогая, — обратился Кендел к своей гостье, поглядел на Дюлу, который окончательно растерялся, потому что никак не думал, что Кендел может чем-то дорожить.
— Благодарим вас, Плотовщик, — добавил Кендел, и Дюла поспешно поклонился, чтобы не упасть от неожиданности на спину.
«Неужели и прозвище ему известно? Вот ужас!» И он споткнулся два раза, пока шел к ребятам своего класса.
Торжество проходило в школьном саду, и один восьмиклассник как раз читал прощальное стихотворение собственного сочинения, в котором распространялся о незабвенных днях, проведенных в стенах школы.
— Идиот! — проворчал Юрист, то есть Элемер Аваш. — Конечно, незабвенные дни. Разве можно забыть, например, такие стихи? В этот прекрасный день…
— Меня не искали? — озабоченно спросил Дюла. — Никто не искал?
— Как бы не так! — пробормотал Юрист, совершенно озверевший от стихотворения восьмиклассника. — Воробьи искали тебя в помойке, они еще прилетят!
— Блоха кашлял в ладонь, давясь от смеха, и блеял, когда Дубовански поправлял свой галстук. В праздничные дни Дубовански всегда являлся в галстуке.
— Ребята, галстук у меня хорошо завязан?
— Нормальный человек в такую жарищу не носит галстука, — заметил Шош, который пришел в белых шортах и совершенно не подозревал, что сзади на них какой-то озорник изобразил чернильным карандашом пирамиду.
— Кто утверждает, что Дуб — нормальный человек? Кто этот полоумный? — спросил Юрист, но не получил никакого ответа, потому что все громко захлопали в ладоши, особенно старались восьмиклассники, и закричали, скандируя:
— Бе-ки. Бе-ки. Бе-е-ки!
Беки был стихотворцем из восьмого класса.
— Хотелось бы мне знать, долго ли нас еще здесь продержат? — сказал кто-то. — У меня поезд через час уходит.
— Недолго, — успокоил его Юрист. — Остается только номер Кендела. Похоронный марш его собственного сочинения. Там особая тема — Плотовщик с тройкой..
— Юрист, тебе непременно хочется на прощание заработать по морде! — вскипел Дюла, у которого окончательно сдали нервы, но его угрозе не суждено было сбыться, потому что торжественная часть окончилась. Примерные ученики устремились в классы и в порядке исключения тихо расселись по местам, так как на кафедре уже стоял классный руководитель и перед ним лежала стопка табелей.
Классный руководитель Череснеи так кротко и ласково посмотрел на своих воспитанников, что даже самые отпетые сорванцы притихли. А вдруг? Ведь Череснеи выставлял в табеле даже двойку с таким сочувствием, что нерадивому ученику она казалась четверкой, и приятней было получить у Череснеи двойку, чем, например, у Кендела тройку.
— Теперь, дорогие ребята, вы, конечно, присмирели и надеетесь, что ночью прокралась в учительскую фея, добрая фея, и исправила вам нежелательные оценки. К сожалению, — старый учитель развел руками, — к сожалению, я не обнаружил ее следов, ведь даже феям уже известно, что подделка документов… — И он взял из стопки первый табель.
— Ацел! Довольно приличные оценки. — Он вручил книжечку бледному близорукому мальчику. — После такой продолжительной болезни лучшего нельзя требовать. На каникулах, милый, ни о чем не думай, спрячь подальше учебники, ешь побольше, гуляй, поправляйся, чтобы в сентябре ты смог одной рукой расправиться с Чилликом.
Чиллик снисходительно улыбнулся. С места поднялся Янда.
— Господин Череснеи, господин Кендел сказал, чтобы я на каникулах репетировал Ацела.
— Чтобы ты что делал?
— То есть. чтобы я занимался с ним арифметикой.
— Не возражаю, но только при условии, что Ацел будет заниматься с тобой венгерским языком, ибо тот, кто злоупотребляет иностранными словами, не заслуживает пятерки по венгерскому языку. К сожалению, я уже не могу исправить твою отметку, а у тебя по-венгерски стоит отлично.
— Да здравствует господин Череснеи! — закричал Карой Шош, забыв опять о неприятных последствиях таких выкриков с места. Однако его почин не был подхвачен, потому что примерные ученики не желали подвергать себя опасности в конце учебного года, а Калмар, у которого поезд уходил через полчаса, угрожающе поднял чернильницу:
— Если кто-нибудь еще подаст реплику, я запущу в него чернильницей!
— Почему ты размахиваешь чернильницей, Калмар?
— Господин учитель, она плохо стояла на столе. А через полчаса уходит мой поезд… Я просто хотел ее поправить..
— Твой поезд? Как плохо ты построил фразу! И тебе я выставил пятерку?! Если вы стараетесь только ради хорошего табеля… Ну что же, пожалуйста!
У Калмара был неплохой табель, он бодро взял свою книжечку и попрощался:
— Желаю вам, господин Череснеи, хорошо отдохнуть летом. Он стремглав выскочил из класса.
— Балог! Бенце! Биркаш!
Дюла Ладо в мучительном беспокойстве, переходя от страха к надежде, ждал своей очереди. Он судорожно сжал кулаки, а под мышками у него точно ползали жуки.
— Чего ты чешешься? — спросил Кряж.
— У меня мурашки по телу бегают.
— Можешь не волноваться. — протянул нерешительно Кряж.
— Хорват, Илонтаи, Керчарик!
— Ох! — простонал наш Плотовщик. — Я сойду с ума. Тройка! Вот увидишь, он выставил мне тройку!
— Кинчеш, Ковач, Ладо!
И Лайош Дюла героически отправился за своим табелем, хотя вышеупомянутые насекомые теперь как будто резвились у него под коленками. Когда он получал раскрытую книжечку, руки его слегка дрожали, и,
