Разумеется, они и представления не имели о том, что солнце зашло, и в окна черными глазами заглянул вечер.
Деревня окуталась мраком, потому что небо вновь заволокли тучи, закрывшие звезды. Трудно было сказать, снилось ли что-нибудь нашим избитым градом молодцам. Дюла, правда, не раз беспокойно ворочался во сне, зато Кряж совсем затих, даже похрапывания не было слышно.
Не знали они, конечно, и о том, что тетя Нанчи несколько раз заходила к ним и с чаем и со всякими баночками и скляночками и лишь с трудом подавляла в себе желание немедленно приступить к лечению ребят.
— Душа не лежала будить их, — говорила она дяде Иштвану, пребывавшему в крайне дурном расположении духа и нет-нет да отпускавшему короткие, но. крепкие словечки в адрес града.
— Если бы вы только их видели! — сказала Нанчи, кивнув в сторону двери.
— А чего мне на них смотреть?
И все же после ужина он зашел к мальчикам и включил свет.
— Черт побери! — даже присвистнул он от удивления, переводя взгляд с синевато-зеленого лица Плотовщика и его распухшего носа на шишкастую и словно покрытую коростой голову Кряжа. — Их, видно, град застал где-то на открытом месте!
И он подошел поближе к Дюле, который спал, разбросавшись, почти скинув с себя одеяло. Дядя Иштван внимательно посмотрел на его сбитые, исцарапанные колени, на покрытый испариной лоб и ласково взял руку племянника в свою.
«У мальчика жар, — подумал он. — Если послать за доктором, пока он приедет, будет полночь: ведь я сам дал ему телегу доехать до соседней деревни».
«Ну, может, и так обойдется, — успокоил он себя и тихо вышел из комнаты. Но прежде чем выключить свет, еще раз оглянулся. — Нет, у Дюлы жар, и это не от царапин и синяков».
— Тетушка Нанчи, — сказал он, выйдя на кухню, — пусть Балаж к семи съездит за доктором.
— Не нужно ни за кем ездить!
— Нужно! К тому времени я вернусь домой — хочу поговорить с ним. А Балаж пусть не распрягает, а отвезет брезент к машинам, чтобы было на чем просушить овес. А на обратном пути пусть захватит бидоны из-под масла. Только чтобы переложил их соломой, а не то перепачкает всю повозку…
— Балаж человек аккуратный.
— Потом пусть заедет в кузницу, подковать лошадь, а по дороге пусть заглянет в кооператив, не привезли ли купорос и сбрую. Если еще нет, надо будет позвонить по телефону на базу. Если привезли, пусть доставит в амбар, но скажите, чтобы по пути заехал за акушеркой — жена Йошки Лакатоша просила.
— Вица?
— Ага.
— Так ей еще рано.
— Тетя Нанчи, раз Вица просила акушерку, значит, надо. Они же не сказали, что срочно. Балаж успеет сначала отвезти купорос в амбар, а потом — акушерку к Вице.
— Хорошо, скажу.
— А дети пусть спят.
— Но они, бедняжки, даже не поели.
— И хорошо сделали. Тем лучше будут спать и тем лучше у них за завтраком будет аппетит. А сейчас и вам пора ложиться. Давайте спать, потому что скоро уже утро.
В доме все стихло. Старушка еще раз в раздумье посмотрела на баночки со снадобьями, на склянки с самыми надежными лекарствами, потом поставила их рядком, решив: «Ужо завтра…» — и на этом успокоилась.
До завтра, правда, было еще далеко, но это чувствовал только Дюла, да и то во сне. Впрочем, сновидения его были хотя и сумбурными, но не тяжелыми, поэтому наутро он их позабыл. Плотовщик то сбрасывал с себя одеяло, то закутывался в него, потому что ему было то жарко, то холодно, но и в эти минуты он ни разу не проснулся.
Когда же он наконец открыл глаза, в комнате было уже светло. Слышно было, как во двор въехала телега. Потом донесся голос дяди Иштвана.
Однако уши Дюлы словно не воспринимали эти звуки. Боли он никакой не чувствовал. У него было такое ощущение, словно его обволакивал непрекращающийся мягкий шепот, который подхватывал и нес его. И он опять закрывал глаза.
Вскоре он снова их «открыл и увидел у своей кровати, рядом с дядей Иштваном, какого-то незнакомого человека.
Дюла посмотрел в сторону Кряжа, желая убедиться, наяву или во сне к нему явилось это немое видение, и понял, это наяву, потому что с другой кровати на него глядел его друг.
— Может, ты сел бы на кровати, бравый Плотовщик? Вот доктор хотел бы тебя осмотреть. А вообще-то доброе утро!
Плотовщик испуганно приподнялся, что оказалось далеко не легким и не безболезненным делом.
— Прошу прощения! Доброе утро! Я так крепко спал…
— Можешь спокойно лечь, Плотовщик, и скажи своему дяде, чтобы он не брал на себя роли врача. Вот так.
Плотовщик с трудом улыбнулся и тут же почувствовал на своем запястье мягкое прикосновение сухой и холодной руки доктора.
— Вам не удалось укрыться от града?
— Нет. Он настиг нас на озере, в камышах. И мы поздно заметили, что надвигается гроза. Грести же мы вообще не могли, ветер был ужасный.
— Представляю себе, — проговорил дядя Иштван. — А сухих курток вы, разумеется, с собой не захватили?
— Иштван, может быть, ты выйдешь из комнаты? — спросил доктор.
— Нет! Я его второй отец!
— Сядь, Плотовщик. — И доктор помог Дюле сесть. — А в другой раз, когда тебе понадобится второй отец, приходи ко мне. Дыши!
Тем временем дядя Иштван шептался с Кряжем.
— Дядя Иштван, а зачем доктор?
— Он осмотрит вас.
— И меня тоже?
— Разумеется. А потом уйдет. Я слышал, ты потерял сапоги. Получишь другие.
— У мамы есть деньги.
— Ты что, подзатыльника захотел? Я же сказал, что я вам — второй отец.
— Можешь лечь, Плотовщик, — проговорил доктор. — День-два постельного режима, а затем снова сможете отправиться под крылышко Матулы. Садись теперь ты, Кряж.
Кряж сел и заулыбался, потому что доктор вел себя так, точно они были десять лет хорошо знакомы. Это действовало очень успокаивающе.
— У тебя что, нет шляпы?
— Есть, но я не ношу, — с гордостью ответил Кряж.
— Весьма глупо, что вы не берете с собой шляп, хотя бы в рюкзаке.
— Так она же сомнется. А у меня совсем новая, охотничья шляпа!
— Ну понятно. Зато сейчас у тебя такая голова, что противно смотреть. Та-ак… Скажи: «А-а!»
— А-а-а!
— Шире, пожалуйста!
Кряж сумел выдавить из себя только хриплое «а», и доктор объявил:
— Этот тоже простужен. Ну, мы можем идти, Иштван.
Когда они пришли в контору и сели, Иштван взглянул на доктора:
— Ну что скажешь?
— У гостя ничего особенного, а вот племянничек твой мне не нравится, особенно его легкие. Как бы
