Алина Феоктистова
Настоящее счастье
Виолетта проснулась с ощущением того, что должно произойти что-то неприятное. Откуда оно появилось, это ощущение, она понять не могла. Утро было на редкость солнечное и ясное. Лучи солнца заливали светом спальню и, преломляясь в зеркале, висящем напротив широкой двуспальной кровати, где лежала Виолетта, слепили ей глаза. Девушка постаралась вспомнить, не случилось ли с ней на днях чего- нибудь, что грозило бы ей неприятными последствиями. Но нет, ее жизнь последние два года протекала на редкость размеренно и гладко. Виолетта села на кровати, тряхнула головой, стараясь отогнать тучу, омрачающую ее настроение, и попыталась улыбнуться своему зеркальному отражению. «Что-то мне не по себе, — сказала она кареглазой девушке с длинными каштановыми волосами, смотрящей на нее из зеркала. — Что ты мне посоветуешь для улучшения настроения? Может быть, принять душ?» Девушка из зеркала вопросительно приподняла черные, четко очерченные брови и откинула назад волосы, обнажая загорелые плечи. Точеную стройность ее фигурки подчеркивала короткая обтягивающая ночная рубашка на тоненьких бретельках, открывающая красивые длинные ноги.
Вдруг девушка нахмурилась — до ее слуха донеслось тихое жужжание бритвы. «Душ нам с тобой вряд ли поможет», — сказала Виолетта своему зеркальному двойнику. Она поняла, отчего у нее такое настроение: сегодня суббота, а, значит, муж не идет на работу ни сегодня, ни завтра. И ей придется целых два дня быть с ним. В будни было легко и просто: он рано вставал и уходил на работу, и Виолетта делала вид, что еще спит. Приходил он поздно, и Виолетта притворялась, что уже спит. Он раздевался и тихонько, чтобы не будить ее, ложился рядом и быстро засыпал. А вот по выходным ей бывало нелегко.
В спальню зашел муж.
— Ну что, моя кошечка уже проснулась? — спросил он.
— Проснулась, — стараясь казаться веселой, ответила Виолетта.
— Какая она еще сонная, какая разнеженная, какая милая, — ворковал муж, одной рукой обнимая жену, а другой развязывая веревку на поясе спортивных брюк. — Проснулась и не встает, ждет не дождется своего котика.
Виолетта сделала над собой усилие, чтобы не оттолкнуть мужа и не закричать. Она лишь постаралась высвободиться из его объятий.
— Я хочу есть, — наигранно капризно протянула она, делая попытку встать с кровати.
— Завтрак уже приготовлен, и я даже накрыл на стол, чтобы доставить удовольствие моей кошечке, но пусть сначала она доставит удовольствие мне, — горячо шептал муж, опять заключив Виолетту в объятия и продолжая бороться с неподдающимся узлом.
Девушка наблюдала, как его короткие толстые пальцы возятся под выпирающим животиком, и у нее внутри все сжималось от отвращения. Наконец узел развязался, и муж, скинув брюки, но все еще оставаясь в майке, лег на кровать, увлекая за собой Виолетту. Его рука, влажная и холодная, скользнула под ее рубашку.
— Подожди, я хотела тебе что-то сказать, — она с усилием оторвала от себя его руки и села, поправляя рубашку.
— Какие еще разговоры? Кошечки не должны разговаривать, они должны лишь мяукать, когда их гладят, ведь им это приятно. — Он притянул Виолетту к себе, преодолевая ее сопротивление.
— Перестань, пожалуйста, перестань. Послушай, что я тебе скажу. Я не могу сейчас, мне с утра нездоровится, — бормотала она, упираясь руками в его грудь, белую и мягкую, покрытую рыжими волосами, выглядывающими из выреза майки.
— Кошечка решила не слушаться, но котик живо усмирит ее, ведь она своим сопротивлением только разжигает его желание. — Он прижал девушку к себе и, уложив на спину, навалился на нее всем телом. Он был очень тяжелый, и Виолетте хотелось сбросить его, ей казалось, что она сейчас задохнется, но она не могла даже набрать в легкие побольше воздуха, потому что его жадные губы, блуждая по ее лицу, закрывали ей то нос, то рот. Он причинял ей боль, ей было тяжело и неудобно, но она не могла освободиться, а лишь упиралась кулачками в его рыхлые плечи. Но очень скоро ее руки устали, и она убрала их. Закрыв глаза, Виолетта решила подчиниться и вытерпеть до конца процедуру любви. Своей борьбой она лишь затягивает ее.
Наконец муж застонал и скатился с Виолетты, блаженно сопя. Она натянула на себя простыню и сжалась в комочек. «Боже мой, — думала Виолетта, — мы женаты всего два года, а я больше не могу выдерживать эту пытку. Неужели я не такая, как все? Ведь многие из моих подруг говорят, что испытывают удовольствие от подобных кошмаров. И сколько литературы написано о счастье любви. Не может же все оказаться ложью. Нет, наверное, просто природа ошиблась, создавая меня, и во мне что-то не так, если я не могу, так же, как все, познать радость семейной жизни. И если этого не случилось за два года, то вряд ли случится когда-нибудь. Что же мне останется? Развестись с Леонидом? Но он же ни в чем не виноват. С ним-то как раз все в порядке. За что же я сделаю несчастным человека, который любит и желает меня? Только потому, что я не способна к наслаждению, как все нормальные люди?»
— Ну что, моя кошечка, ведь тебе было хорошо со мной, правда? — Леонид, приподнявшись на локте и победно улыбаясь, потрепал Виолетту по щеке.
— Да, — ответила она, силясь улыбнуться. — Ты ведь знаешь.
«В конце концов зачем портить настроение еще и ему, зачем обижать человека, который делает вполне естественные для мужчины вещи и который ни в малейшей степени не ответствен за то, что это естественное отчего-то противно мне», — решила Виолетта.
— Ты, кажется, хотела есть. — Леонид, сидя на краю кровати, натягивал брюки. — Если ты увидишь, какие булочки испекла Маша к завтраку, твой аппетит разыграется еще сильнее.
— Никак не могу привыкнуть, что ты называешь по имени пожилую женщину, — сказала Виолетта.
— Она была еще молодая, когда пришла к нам работать. Родители наняли ее лет двадцать назад, и, разумеется, все звали ее Машей, и я в том числе, — объяснил муж.
— Все равно, мне кажется, что это неуважительно. Твои родители могут ее так называть, но не ты.
— А почему я должен уважать прислугу? — посмеиваясь, сказал муж. — Она ничего такого не сделала, чтобы я ее уважал. Она готовит нам и убирает квартиру, мы ей за это платим. Она жила на деньги моих родителей, теперь живет на мои. И я имею право обращаться к ней так, как мне это нравится.
— Леонид, если быть честным, то она живет не на твои деньги и платишь ей не ты, а твой отец, — начала было спорить Виолетта.
— Твои губки созданы не для того, чтобы спорить со мной, а для того, чтобы целовать меня, — прервал ее Леонид. — Покажи мне, как ты это делаешь. Ну.
Он приблизил к ней свое лицо, в упор глядя на нее своими бесцветными, близко посаженными глазами с короткими рыжими ресницами. Виолетта покорно поцеловала протянутые ей губы мужа.
— Такая ты мне больше нравишься, — прошептал Леонид. — Но когда ты пытаешься не слушаться меня, ты тоже бываешь хороша. За это я и люблю тебя. А ты любишь меня?
— Конечно, люблю, — сказала Виолетта. — Пойдем завтракать.
— Нет, завтрак — потом, ты опять раздразнила меня своими спорами. — Леонид покрывал поцелуями лицо девушки, снова увлекая ее на кровать. — В женщине, когда она спорит с мужчиной, есть что-то притягательное.
Домработница семьи Карабчиевских, Мария Николаевна, приходила рано утром и готовила завтрак, когда молодожены еще спали. И теперь, когда Виолетта и Леонид завтракали, сидя на просторной кухне, булочки уже остыли и не казались такими мягкими.
— Раньше Маша не позволяла себе таких фокусов, — недовольно бурчал Леонид, намазывая булочку ананасовым джемом. — Не припомню, чтобы мне приходилось есть черствые булочки. Ты ее защищаешь, и
