Они договорились: сначала пойдет она, а потом уж он.
— Не будет ли проще сказать, что мы обедали вместе?
— Вы думаете? — усмехнулся он.
Он представил себе, как воспримут ото остальные.
— А утром вы предупредили мужа, что обедаете со мной? — спросил он, хотя заранее знал ответ.
Она отрицательно покачала головой.
— Тогда теперь вы не можете этого сделать, он не поймет, почему раньше вы скрывали.
Она согласилась, что он прав, и подумала: «Я не способна все предусмотреть». Она не представляла себе, какая ложь, какие подозрения существуют в иных семьях. Напротив, считала, что голая правда — лучшее из средств что-то утаить. Разве и в жизни не было примеров подлинного, казавшегося невероятным? Разве мы не отказываемся верить в то, что способно нас убить?
— Если даже я и скажу мужу, что ужинала с Жилем Андре, а потом мы отправились в гостиницу, он все равно не поверит!
Она покраснела, произнеся эти слова. Он нашел ее неподражаемой и спросил:
— Вы в этом уверены?
— Мне кажется, да.
— Тогда вперед! Говорите ему, что считаете нужным! А я посмеюсь.
— Дело в том, что я не способна так лгать.
— Вы хотите сказать, что, если я вас сейчас поведу в гостиницу, а уж затем в клуб, вы сможете ему все сказать, чтобы заставить поверить в обратное?
Она согласилась, что это было, мягко говоря, глупо.
— Не совсем так. Я чувствую, что следовало бы сыграть (он расхохотался при этих словах), но, как бы там ни было, не смогу.
— Если уж вы не умеете лгать… — замурлыкал он своим чудо-голосом.
Она не стала задумываться, что он хотел этим сказать, потому как слышала свое: если уж вы не умеете лгать, дело дрянь. Ей было и стыдно, и одновременно радостно, она не сомневалась, что безошибочно читает в его душе.
Она понимала все, что приходило ему в голову. Но по-своему. Он, к примеру, думал: «Иные истории нуждаются в том, чтобы их скрывали. При этом не обязательно лгать, достаточно молчать во спасение. Они относятся к области запретного, поскольку появились на свет слишком поздно, чтобы получить свободное развитие». А она слышала: «Мы будем любить друг друга тайно. Вам придется хранить наши отношения в секрете». При этом в ней начинало порхать, подобно бабочке, слово «любовники». Бывает, слова нас разрушают, порождая в нас желания и намерения такие же сверкающие, как сами слова, но, как и со слов, позолота с них слезает, и они оборачиваются весьма будничными явлениями. «У меня будет любовник». По вине этой фразы, этих нескольких слон, она пребывала в состоянии ослепления, решившись сдаться и испытывая чувство вины. Он улыбался ей, как ребенку, впрочем, она и чувствовала себя рядом с ним совсем юной. И даже стала смотреть на свои ноги при ходьбе, как делают дети. «Странно, я такая счастливая, и в то же время моя воля сломлена». Никогда прежде ей не доводилось попадать в такой эмоциональный переплет. Когда то же самое происходило у них с мужем, то есть в миг зарождения любви, она ощущала прилив сил: ей принадлежало будущее.
На улице Полина Арну почувствовала себя раскованней, чем в ресторане. Идти и говорить в ритм шагам было почти алиби и казалось ей явно предпочтительнее, чем неподвижно сидеть напротив собеседника: вся на виду, душа нараспашку. Жилю Андре также приятно было пройтись. Он весь день обливался потом — костюм его был мятым, — устал, пусть и не отдавал себе в том отчета. Он не играл, не делал ничего особенного, не красовался, а был самим собой, хотя и отбросил всякую ложную скромность. Это, в сущности, такая редкость, что она была приятно поражена. Таким он был: не исполняющим чью-то роль, не сравнивающим себя с другими, а интересным сам по себе, верящим в себя и твердым. Она чувствовала, что тушуется рядом с ним. Пока она предавалась удовольствию чувствовать его превосходство над собой, быть рядом с титаном и от того самой возвышаться в своих глазах, он увидел такси, вышел на проезжую часть и подал водителю знак остановиться.
Впервые сидя рядом с ней, так что их не разделял стол, он мог видеть ее колени, ее кожу. У нее были длинные красивые ноги. Забывшись, он слишком настойчиво разглядывал их, и она засмущалась. И хотя ей ничего не стоило подыграть ему, она не желала, чтобы ей отводили определенную роль: кокетки, жертвы либо безмозглой красотки. И даже обиделась и натянула юбку на колени.
— Не делайте этого, вы так красивы, — насмешливо попросил он.
Она снова покраснела и забилась в глубь сиденья. Получалось, что ему сходила с рук любая выходка по отношению к ней, а она была послушной и слепо следующей за этим чародеем.
— Я сойду недоезжая. Шофер доставит вас ко входу в клуб, так что вы будете там раньше меня.
Пока они ехали, ей делалось страшно. Струйки пота, стекавшие по спине, казались ей чем-то невероятным, это было доказательство ее намерений в этот вечер. А иначе откуда бы взяться страху? Она вся замерла, притаилась. Дальше все произошло так, как он и предполагал: он остановил такси, расплатился и закрыл дверцу.
— Все в порядке? — поинтересовался сладкий голос.
Ее губы беззвучно ответили: да. Она видела перед собой в зеркальце глаза водителя и была уверена: он принимает их за любовников, проведших вечер в гостинице.
Она чувствовала, что ведет себя неподобающим образом, что все ее видят насквозь. Возможно, Жиль о чем-то догадался, потому как прошептал:
— Будьте спокойны, никто не знает, что мы ужинали вместе.
Она что-то жалобно пропищала в ответ. И тогда он понял, как она хрупка, как страшится всего, увидел, сколько в ее поведении изящества, протянул руку в салон через открытое окно автомобиля и тыльной стороной ласково провел по ее щеке.
— Сегодня, когда мы будем среди друзей, подойти ли мне к вам поболтать или оставить вас в покое?
Она растерялась. Она и не подозревала, до какой степени может быть двойственной.
— Ну хорошо, посмотрим. Вижу, вы нервничаете. Но с чего?
Она подумала, что у нее есть причины нервничать.
— Я вам позвоню на следующей неделе. Она как воды в рот набрала.
— Можно?
— Да, — с глубокой радостью в сердце ответила она: он просил у нее разрешения позвонить, как великой милости. Ей хотелось, чтобы ее завоевывали, желали, упрашивали. Хотелось вкусить беспокойной и преданной нежности любовника! В минуту расставания в нем не было ни преклонения, ни беспокойства, а лишь нежность и влюбленность, как и пристало влюбленному, и она была счастлива и полна иллюзий.