— Уж так сразу и любовница!
— А какое слово тебе больше по душе? Он ограничился тем, что заметил:
— Она очень любит мужа.
— Разве это чему-нибудь мешает?
— Тебе лучше знать, — улыбаясь, проговорил он. — Я не изучил так досконально женское сердце!
— Думаю, можно любить двоих, — с необыкновенной серьезностью изрекла Ева.
— Это предупреждение?
Она фыркнула: ей было не до смеха.
— Успокойся. Я не верю, что Полина может настолько потерять голову, чтобы обманывать Марка, будучи беременной. Это святой момент в жизни любой женщины.
Ева завидовала Полине: ей самой никогда не привалило такого счастья — обзавестись любовником. Вот она и прикидывалась, что удивляется тому, как повезло другой. И все же женская солидарность перевесила.
— Многие мужья заводят любовниц, пока жены носят ребенка, а это еще более подло. Ходят этакими гоголями-моголями, красуются, когда их жена набрала лишних пятнадцать килограмм и маловероятно, что она кого-нибудь соблазнит. Мне почти доставляет удовольствие, что Полина соблазнила Жиля! Неплохо, а?
— Ну как ты можешь быть такой категоричной?
— Да говорят тебе, это прямо бросалось в глаза!
— Полина Арну многим бросается в глаза. — Макс сказал это, чтобы позлить жену. — Она и впрямь восхитительна, — довольный своим ответом, закончил он.
— Не знаю, что вы все в ней нашли! Я не считаю ее такой уж неотразимой. У нее коровьи глаза и большие ступни.
Макс покатился со смеху.
Сара и Том ехали по периферийному бульвару. Сара не удержалась и попросила:
— Том, сбавь скорость. Том нахмурился и замолчал.
— Вечер удался, — осмелилась проговорить Сара, и утверждая, и спрашивая одновременно.
— На славу удался, — ответил Том угрюмо.
Ночь, считай, пропала. «Не буду делать никаких усилий», — подумала Сара, не желая завоевывать его улыбку с целью заполучения его любви.
— Высади меня у моего дома, — попросила она.
— Хорошо.
Сара думала о Жане и Марии, об их полном детей доме, о чувстве, так крепко связующем их и неосязаемом, невидимом. Они обрели то, к чему стремятся все: животворную любовь на всю жизнь. Как это у них получалось?
О том же размышляла и Луиза, садясь в машину и находя, что Гийом слишком толст, пьян, а его смех такой масленый. Ее беспокоило, что против ее воли в ней накапливались отрицательные впечатления о нем. К примеру, то, что она стала видеть, как некрасив Гийом, казалось ей признаком умирания любви. Оттого-то она и задумалась, что питало неутомимую любовь Марии к Жану. Затем мысли ее перескочили на Полину: прямо картинка с выставки. «Супружеское согласие — тайна за семью печатями», — только и могла она вывести из своих размышлений.
— До чего же хороша сегодня была Полина! — проговорил Анри.
— Ах ты, свинья! Не хватало, чтобы ты пресмыкался перед нею, как все остальные!
Голос Мелюзины неузнаваемо изменился. Вся она насквозь пропиталась алкоголем. Ее тактичность разом улетучилась, как только она осталась с мужем — козлом отпущения. Но он не вышел из себя, поскольку считал ее тяжелобольной.
— Дорогая, для меня не существует никого, кроме тебя! — шутил он.
Он придвинулся, чтобы поцеловать ее, она залепила ему пощечину.
— Вот тебе.
— Ну что ж ты гневаешься? — смеялся он.
4
— Собиралась позвонить тебе из дома, — говорила Бланш Жилю, стоя в ночи перед тем, кого она сперва сделала мужем, а после бывшим мужем, и зная, до какой степени это ее рук дело.
Она решилась, вот только слова подобрать было нелегко. Они стояли у решетки клуба.
— Право, не знаю, осмелилась бы я так поздно звонить.
Она говорила правду, хотя сегодня непременно позвонила бы, невзирая на час. Иначе ей было не уснуть. Дело в том, что она твердо решила забрать его обратно и вся дрожала от волнения.
— Я больше не хочу разводиться. Я совершила ужасную ошибку. Я по-прежнему люблю тебя.
Можно ли было ждать утра, чтобы сказать такое? Отложить на завтра прерывание драмы? Нет, нужно было тотчас же дать знать тому, кого любишь, о своем чувстве, о том, что оно живо, что произошла ошибка. Она должна была сделать это немедля. Ее трясло, она задыхалась. Он ей улыбался. Ему, в сущности, нечего было сказать. Она пребывала в замешательстве.
— Ты доволен, как прошел твой ужин?
И даже не услышала ответа, настолько была потеряна. Зачем было напоминать ему о том, что как раз требовалось загладить? Оставалось лишь прикусить язык. И почему это ей постоянно приходится подыскивать слова? Она замолчала. Он кивнул, из его уст не вылетело ни словечка, но лицо засветилось от счастья. Бланш неимоверно страдала, видя его таким самодостаточным. Нужно было рассказать ему о том, что произошло с ней этим вечером.
— Я много думала весь сегодняшний вечер, — начала она.
— Да?
Он не станет ей помогать, она это понимала. Он ей казался наивным, как дитя. Она подальше запрятала свою гордость, считая, что в данную минуту не до нее. Так она думала, стоя рядом с тем, кто, как она надеялась, снова станет ее мужем. Он внимательно взглянул на нее. Вид у нее был усталый дальше некуда, кожа серая, веки припухшие.
— У тебя усталый вид.
На самом деле ему хотелось сказать: «Ты неплохо выглядишь», но он не смог. Получилось бы, что он шутит над ней. Иную глупую ложь не предлагают тому, кого любят. Она и без него знала, что не в форме.
— Я устала, — просто ответила она.
— У тебя нет причин, — прошептал он. Вырвалось ли у него это неосознанно, или он и впрямь был хамом? Если бы не желание помириться, Бланш вспылила бы. Ну как он мог говорить такое? И тут же осадила себя — не время было выяснять отношения.
— Не знаю почему, но я потеряла сон. А поскольку работы невпроворот… — Тут она чуть не расплакалась, как во время вечеринки. Ей стало жаль себя.
— Ты не больна?
Он хорошо изучил ее и знал: она хранит молчание, не желая дать волю слезам. И тогда он подошел к ней вплотную, положил руку на спину и сказал:
— Давай поплачь.
Она бросилась ему на грудь и разрыдалась.
