взгляд от Дарвина.
— Вернулся к Старейшему? Он все простил и забыл?
— Старейший на такое не способен. Он не посылал меня сюда… — Ассасин сделал выпад. Ракким увернулся и нанес ответный удар. — Я приехал сюда по собственной воле.
Они одновременно сделали шаг назад. Заметили друг у друга на груди почти одинаковые порезы и поклонились.
— Кровь за кровь, — прошептал Дарвин.
— Клинок за клинок, — ответил на приветствие бывший фидаин.
Они скользили по церкви, остриями клинков выводя на плоти соперника свои истинные имена. Оба нанесли друг другу не меньше дюжины порезов. Неглубоких. Скорее царапин. Нет, поединок не мог считаться учебным. Они не играли. Они пытались нанести друг другу смертельные раны. Перерезать артерию. Рассечь сухожилие. Пробить череп. Взгляд Дарвина оставался спокойным, движения — уверенными, однако вскоре запыхался не только Ракким.
— Теперь ты стал мальчиком на посылках. — Ассасин чуть согнул колени и часто заморгал, смахивая с ресниц капли крови, заливавшей глаз из пореза над бровью. — Тебя послали убить ибн-Азиза ради блага великой Исламской республики. — Он перебросил нож в другую руку. — А я — свободный человек.
— Никогда ты им не был. Скован цепями, только не хочешь признаться в этом.
Дарвин ногой отбросил дохлую крысу.
— Moi?[21]
— Я знаю, кто ты. Знаю, что ты думаешь.
— Тогда мне жаль тебя, Рикки. — Ассасин, сделав длинный выпад, рассек противнику правую руку. Правда, из-за предпринятого маневра он и сам на мгновение открылся. Ракким незамедлительно вонзил клинок ему в бедро. Дарвин словно не заметил глубокой раны. — Самому злейшему врагу не пожелал бы узнать, что я думаю.
Ракким пошел в атаку.
— Тебе все равно, кто выиграет, а кто проиграет. Фундаменталисты… умеренные, католики или евреи. Тебе просто охота убить какое-нибудь влиятельное лицо.
— Это не главное. Главное, чтобы это лицо было трудно убить. Как ибн-Азиза. Как тебя. Самое главное — сложность задачи. Самый страшный грех — не жить так, как того требует истинная натура. Ты сам это знаешь, Рикки.
— Я просил не называть меня так.
Ножи мелькали в их руках, издавая едва слышный свист в тишине церкви. Удар на удар. Клинки редко попадали в цель. По большей части они делали ложные выпады, провоцируя на их отражение. Кровь текла из дюжины порезов на ладонях, руках и лице Дарвина, но ни один не был достаточно глубоким, чтобы повлиять на быстроту его реакции. Ракким тоже покрылся ранками. Кроме того, ассасин успел изучить ритм его движений и теперь все чаще предугадывал выпады, выжидая удобного случая для нанесения решающего удара.
Ракким перешел в ближний бой, пытаясь ускорить темп поединка, — время работало на Дарвина.
— Я убью ибн-Азиза после того, как убью тебя. — Ассасин отступил почти до поваленной статуи Иисуса с отломанной головой. — А потом убью… президента. Может, я вообще прикончу самого Старейшего. Ты хотел бы… — Он споткнулся об изваяние, и Ракким воспользовался его заминкой. Через мгновение клинок Дарвина вонзился ему в бок — движение оказалось уловкой.
Бывший фидаин зажал рану.
— Ой. — Ассасин рассмеялся. — Ты изучал Библию? Римский центурион нанес Иисусу удар именно в это место. Бедный Иисус. Бедный Рикки. Тебе больно?
Теплые струйки пробивались сквозь пальцы.
— Не умирай! — Дарвин раскинул руки. — Еще рано.
Ракким тоже рассмеялся и ослабил хватку, решив не обращать внимания на кровь.
— Чего смешного? — не понял ассасин.
— Ты считаешь себя творцом истории, способным изменить весь мир… — Бывший фидаин оперся на перевернутую церковную скамью. — А на самом деле ты — никто. Исчезнешь без следа.
Противник покачивался, как пробка на волнах.
— Кто будет плакать по тебе, Дарвин?
— Не все ли равно? Я-то точно не узнаю.
Ракким поморщился, непроизвольно наклонившись вперед.
— Я избавлю тебя от боли. — Ассасин переместился ближе. — Мое лицо ты увидишь последним. Мой голос услышишь последним. Это должно что-то значить для тебя.
Ракким прыгнул на него, успел чиркнуть ножом по горлу. Дарвин попятился к деревянной колонне. Бывший фидаин почувствовал тепло на затылке, потом кровь потекла вниз по шее.
— Почти обманул меня. — Ассасин прижался спиной к колонне, зажав тремя пальцами порез на горле. — Еще один дюйм, и ты мог бы нанести серьезную рану.
— Ну так убери руку, дай посмотреть.
Дарвин улыбнулся:
— А ты подойди ближе.
Ракким покачал головой.
— Выглядишь скверно, Рикки. Может быть, посидишь отдохнешь?
Бывший фидаин закачался. Провел плоской стороной клинка по костяшкам пальцев, едва не выронив оружие.
— Ракким, ты боишься смерти? — Дарвин не дождался ответа на свой вопрос. — Я знаю о ребенке. Уверен, что он — от тебя? — Ассасин так сильно зажимал рану, что побелели ногти. Однако он все равно оставался начеку, и нож его мог нанести ответный удар в любую секунду. — Отцовство — ложное успокоение. Дети высасывают из мужчины жизнь. Можно увидеть собственное будущее в их алчных глазенках.
— Другого будущего у нас нет. — Ракким не спускал глаз с ассасина.
— Передам это Саре, когда буду вырывать ребенка из ее чрева… — Дарвин умолк, дожидаясь, пока стихнет грохот очередного трамвая. — Скажу ей…
Нож Раккима влетел в его открытый рот, пригвоздив ассасина к колонне.
Лезвие рассекло ствол мозга. Дарвин затрясся в конвульсиях. Кровь хлынула потоком, когда он попытался что-то сказать, губы сомкнулись на рукоятке, а глаза вылезли из орбит.
Ракким подошел ближе. Глаза Дарвина, сверкнув в последний раз, потускнели, однако бывший фидаин не спешил. Он хотел удостовериться в окончательной смерти ассасина. Лишь когда прекратились последние судороги, Ракким выдернул нож изо рта убитого.
Покойник сполз на пол, оставляя кровавый след на колонне.
Бывший фидаин вытер нож о его рубашку. Стены церкви побежали вокруг него по часовой стрелке — сказывалась потеря крови. В кармане халата остался баллончик со специальным аэрозолем, затягивающим раны. Он выживет. Через несколько дней, максимум через неделю, силы восстановятся, и Ракким снова отправится в Великую мечеть. Где прикончит ибн-Азиза. А потом вернется к Саре.
Ракким опустил взгляд на тело Дарвина. Священный Коран гласил, что у каждого верующего на плечах сидят два ангела. Один ангел сидит на правом плече и следит за добрыми поступками, второй ангел — на левом наблюдает за дурными. Он никогда не ощущал их веса на своих плечах. Ни разу в жизни. А сейчас… наверное, всему виной потеря крови… бывший фидаин улыбнулся запекшимися губами. Сейчас он чувствовал трепет их крыльев, едва уловимое прикосновение к правому плечу, мягкие, нежнейшие объятия. С его удивлением… с его удивлением могла сравниться только радость.
Примечания
