поцелуе. Затем девушка побежала по дорожке к ближайшему дому, а юноша побрел в обратном направлении. У самого крыльца рыжеволосая помахала спутнику, однако тот даже не заметил: вероятно, ему срочно требовалось как-нибудь справиться со своей эрекцией. Дарвин взял в губы соломинку. Бумажный стакан почти опустел, и он не столько тянул пиво, сколько вздувал пену. Мириам вот тоже в последние минуты жизни, захлебываясь, пускала носом пузыри.
В районе, где живут фундаменталисты, прошедшую мимо него парочку непременно забили бы камнями до смерти. Причем отцы и дяди стояли бы в первых рядах: подобное бесчестье для семьи нельзя оставлять безнаказанным. Даже модерны избегали физического контакта на публике. Католики словно наслаждались подобным провокационным поведением. Держались за руки, целовались, выставляли напоказ тело. Столь наглое поведение являлось актом неповиновения, мятежом плоти, как сказал один аятолла в своей знаменитой проповеди. Дарвин допил пиво и бросил стакан в мешок для мусора, который он постоянно держал в машине. Пусть католики хоть трахаются в Великой мечети в разгар Рамадана, а фундаменталисты сжигают заживо гомосексуалистов или жарят на углях представителей белой расы. Лично его подобные проблемы совершенно не волновали. Да и Всевышнему, по его мнению, если таковой действительно существовал, на все эти дрязги было совершенно наплевать.
Фундаменталисты всегда вели себя так, словно Аллаха легко оскорбить. Дарвин испытывал уверенность совершенно в обратном. Любой бог, если он создал мир, более всего напоминавший выгребную яму, не мог отличаться чрезмерной щепетильностью. Ну как такого можно задеть за живое? Да всякий здравомыслящий человек рано или поздно придет к аналогичному выводу. Исходя из всего, известного ему о божественной деятельности, лишь в одном не имело смысла испытывать сомнений: для Создателя вопли корчащихся в страданиях чад его — музыка, слаще соловьиного пения. Дарвин улыбнулся. А еще, вполне вероятно, Ему тоже нравится земляничное пиво.
В фидаины принимали только мусульман. Либо по происхождению, либо обращенных. Тут он ничем не отличался от других. Религиозные наказы входили в процесс обучения, молитвы совершались пять раз в день. Посты соблюдались неукоснительно. Не помогло. Набожность укрепляла тех, кому недоставало силы духа, а людям типа Дарвина догматы веры лишь мешали сосредоточиться на пути к достижению цели, если вообще не являлись главным препятствием. Необходимость притворяться отпала после того, как его приняли в ассасины. Для них не существовало ни законов, ни ограничений, ни молитв. Они были абсолютно свободны.
Он повертел в руках «циклоп», еще раз посмотрел на Раккима, входящего в ванную. Особенно ему нравился эпизод, где фидаин, доставая тело Мириам из воды, прижимал его к себе. Одежда на нем промокла, с распущенных волос покойницы на ботинки капала вода, однако он, со странным уважением и нежностью, стараясь не смотреть на обнаженное тело, нес ее к кровати. Эту самую нежность Дарвин намеревался использовать против него. Сделать ее причиной гибели Раккима.
Одно прикосновение, и в «циклоп» загрузились последние часы наблюдения. Дарвин просмотрел запись в ускоренном режиме, разделив экран на четыре части — по одной на камеру — и переключив воспроизведение в инфракрасный режим. В доме профессора Уоррик царила темнота. Тела уже убрали. Скверно. Человек, сидевший в такси, вопреки его ожиданиям, не возвращался даже после ухода полиции. Он явно имел отношение к его поискам, даже если бы в машине оказалась не Сара. Подобные вещи Дарвин улавливал на уровне инстинкта. Он убрал «циклоп» в карман и улыбнулся. Может, девушка не появляется, дожидаясь, пока истечет срок траура?
Дверь церковного подвала распахнулась, и на улицу не совсем твердой походкой вышел Ракким в сопровождении толстого полицейского.
Дарвин только того и ждал. Оставалось проследить за фидаином и выяснить его нынешнее место обитания. Люди старика обложили «Полнолуние», но бывший воин-тень там не появлялся. Ему, правда, удалось найти квартиру Раккима, только она пустовала уже несколько дней. Скорее всего, хозяин забрал из нее все необходимое, тем не менее Дарвин не отказал себе в удовольствии примерить висевшую в шкафу одежду, присесть на кровать и даже немного попрыгать под пение пружин. Объект его поисков наверняка имел достаточно нор, раскиданных по всему городу и снятых под чужим именем, — комнат и небольших квартир в жилых и промышленных зданиях. Ракким знал много уловок, но ни одна из них ему сегодня не поможет. Дарвину достаточно узнать, где находится его основное пристанище. Там, где Ракким засыпает и видит сны. Да, именно так. Все остальное решится само собой, надо только выяснить местоположение его базы.
Ракким достал из машины картонную коробку и перенес в автомобиль толстого полицейского. Так же он поступил и со второй, причем детектив даже не предложил свою помощь. Они собрали вещественные доказательства? Маловероятно. В таком случае их бы сразу погрузили к толстяку. Весьма любопытно. Дарвин проверил номера. Ну конечно, машина фидаина угнанная. Но почему они оба никуда не уезжают? Кого-то ждут?
Дверь подвала снова распахнулась, на улицу вывалила еще одна группа полицейских. Все трое немилосердно галдели и делали вид, будто дубасят друг друга кулаками. Ракким что-то крикнул им, а толстяк к нему присоединился. Причем Дарвин не разобрал ни слова, так громко тот вопил. Гуляки разбрелись по патрульным машинам, а спутник фидаина открыл ворота. Выехав со стоянки, полицейские притормозили и, не заглушая двигателей, принялись осматривать улицу в свете установленных на автомобилях прожекторов.
Мудрое решение. Дарвин пригнул голову, и луч скользнул по ветровому стеклу его седана. Мимо медленно прошуршали покрышки. Затем звук повторился. Он лежал неподвижно. Как и следовало ожидать, световое пятно от прожектора снова заметалось по салону. Наконец двигатели взревели на полную мощность, а еще через мгновение Дарвин осторожно выглянул наружу. Красные габаритные огни постепенно уменьшались в размерах. Патрульные машины следовали за толстым полицейским и разъезжались на каждом перекрестке, делая все возможное, чтобы их коллега выбрался на шоссе без компании.
Дарвин запустил мотор, однако даже не подумал броситься в погоню. Следовало признать, Ракким действовал так, словно постоянно находился под наблюдением, хотя оснований думать подобным образом имел не так уж много. Крутой парень, знающий, насколько легко убить даже самого крутого. Скромность — черта настоящего воина-тени. Дарвину довелось встречаться лишь с двумя или тремя из них, и все они обладали спокойной уверенностью, вели себя совершенно невозмутимо, пока обстоятельства не изменялись и не заставляли их насторожиться. В этом они походили на ассасинов. Сбрось их в любое место на планете, и буквально через десять минут они приспособятся, сольются с местным населением. И все же умение стать невидимкой требовало недюжинных навыков и колоссальных душевных усилий. Малейшая ошибка обычно оказывалась роковой. А потому даже самых лучших воинов-теней в итоге всегда поджидали разоблачение и гибель. За исключением Раккима. Этот выжил.
Дарвин почему-то вспомнил молодого полицейского, проверявшего у него документы. Веселого, сверкающего как новый пенс. Как ему не терпелось найти квартиру и начать самостоятельную жизнь. Хорошо быть молодым. Он отъехал от края тротуара. Ему снова захотелось земляничного пива.
23
Ракким выскользнул из боковой двери полупустой офисной башни и вдохнул прохладный ночной воздух. Отправляясь на встречу, он надел джинсы и темно-синий свитер с опущенным на глаза капюшоном. В доме Мириам убийца специально для него написал на стене кровью: «Ты еще не оттянулся?» Дай только найти тебя, ублюдок, посмотрим, кто оттянется. Он сказал Коларузо, что ему не справиться с ассасином, поскольку и сам не питал на данный счет особой уверенности. Ему требовалась удача. Удача, на какую нормальный человек не смеет даже надеяться.
Он двигался по растрескавшемуся тротуару, хрустя битым стеклом. В четыре часа утра в Чревотауне — так местные жители называли захудалый район вокруг огромного открытого рынка, кормившего весь город, — практически никого не наблюдалось. Четыре часа утра, с похмелья после выпитого церковного
