достаточно хорошо, и даже с помощью мощных прожекторов, установленных на грузовиках, русским не удавалось нас обнаружить. После того, как грузовики уезжали, я отдавал команду:
— Поднять вещи, шагом марш!
Естественно, мы двигались совсем не парадным строем. Тем не менее моим спутникам потребовалось совсем немного времени, чтобы научиться передвигаться почти так же осторожно и незаметно, как наши разведывательные отряды во время войны. Когда нам однажды пришлось пересекать хорошо освещенную местность, нас заметил русский солдат. Он закричал по-немецки:
— Стоять! Идите сюда!
Но мы проигнорировали его требование. Группа следовала моему приказу не останавливаться, и столь быстро, насколько это было возможно, мы исчезли в перелеске на другой стороне освещенного участка. Нам вслед раздались два выстрела, но пули не попали ни в кого из нас. После этого наступила тишина. Солдат, стоявший на посту, не попытался преследовать нас. Скорее всего, потому что он был там один.
Вскоре после этого, как я понял позднее, мы сделали круг. Получилось так, что мы уже вошли в британскую зону, но вышли из нее и вернулись на советскую территорию. Там нас заметили двое русских пограничников. Но случилось невероятное: они кивнули нам, чтобы мы продолжали путь, и мы поспешили дальше.
Одна из женщин, входивших в нашу группу, которая была гораздо старше остальных, к этому моменту была в полном изнеможении. Дорога оказалась слишком трудной для нее, и она уже собиралась сдаться. Тогда я взял ее под руку и поддерживал до конца пути. Остальные по очереди везли маленькую деревянную тележку с ее пожитками.
На рассвете мы увидели солнце, поднимавшееся у нас за спиной. Я знал, что нам уже недалеко до места назначения. Вскоре мы увидели фермера, который ехал нам навстречу на велосипеде. Поравнявшись с ним, мы спросили, в британской ли зоне мы находимся. Его ответ был утвердительным!
Через некоторое время, когда было уже около семи часов утра, мы дошли до транзитного лагеря для беженцев в Ерксхайме. Там нас радушно встретила немецкая полиция. Как и в советской зоне, она была одета в черную униформу вермахта. Они обыскали содержимое наших рюкзаков и сумок, надеясь поживиться дефицитными в те дни сигаретами и алкоголем. Один из мужчин в нашей группе был торговцем. К слову, в пути, уже добежав до перелеска, он сразу поднял руки, когда русский солдат сделал два выстрела нам вслед, и только мой окрик заставил его идти дальше. Теперь же полицейские обнаружили в его вещах изрядный запас водки, который был незамедлительно «конфискован» ими.
Следующую часть пути я преодолел на поезде. Состав постоянно делал очень долгие остановки между станциями. Только в Ерксхайме мы простояли десять часов и еще четыре часа по пути от Брунсвика до Ганновера. На это ушел целый день, и остаток пути мы ехали уже в полной темноте. Дело в том, что в поездах не было ни освещения, ни какого-либо обогрева. Сидевшие и стоявшие пассажиры дрожали от холода и были безмолвны. Правда, те, кто сидел, были в несколько лучшем положении, поскольку сидеть им приходилось довольно плотно друг к другу, и это давало хоть какое-то дополнительное тепло. За окнами было совершенно темно. В сельских домах не было видно огней. В городах, мимо которых мы стали проезжать потом, также стояла кромешная тьма и лишь контуры руин были видны на фоне ночного неба.
Центральный железнодорожный вокзал в Ганновере был освещен очень тускло. Тем не менее, было отчетливо видно, что люди на платформе оказались такими же, как в Берлине, с впалыми щеками и одетыми в лохмотья. Они медленно двигались вдоль платформы. Возможно, многие из них надеялись, что все еще изменится к лучшему. Но в ближайшее время этого ждать явно не приходилось.
В Ганновере я впервые увидел и британских солдат. Вполне довольные собой и откормленные, они шли через серую толпу, жуя жвачки. Я в это время спешил на ночлег. Место для ночлега мне дал Ян Райлинг, брат моего павшего друга Роберта. Ян прежде был студентом в Дрездене, и теперь он сумел устроиться в Ганновере поблизости от британцев. На тот момент он работал в госпитале, и именно там он устроил меня на ночлег. Я провел ночь в бойлерной, которая находилась в подвале госпиталя. Там было не слишком комфортно, но зато тепло! На следующее утро я был снова в пути.
Из Ганновера я отправил телеграмму Бригитте, и она дошла до нее. Бригитта ждала меня на вокзале. К этому моменту прошло уже шесть месяцев с тех пор, как мы виделись в последний раз. Новая встреча вызвала огромную радость у нас обоих. Несмотря на проблемы с продовольствием, Бригитта выглядела точно так же, как и раньше.
Сначала она жила в Хорн-Ольдендорфе в довольно плохих условиях. Затем она пошла на работу, как и все другие, чтобы получить продуктовую карточку. Она работала в Детмольде на заводе, производившем деревянные светильники. Там на нее обратил внимание владелец предприятия и предложил ей работать у него домработницей. Она согласилась. На вилле хозяина завода у нее была отдельная комната. Помимо всего прочего, она выполняла работу кухарки, и это позволяло ей не быть голодной.
Во время своего пребывания в Детмольде я нашел пристанище в гостевой келье монастыря Хайлиген. Мы проводили с Бригиттой очень много времени, гуляя и разговаривая. Когда я провожал ее домой, уже всегда успевало стемнеть. Наши чувства друг к другу не изменились. Они даже стали еще сильнее, и у нас с Бригиттой не было сомнений в том, как много мы значим друг для друга. Но при этом мы оба понимали, что я не могу остаться.
Мне удалось осуществить опасное путешествие в британскую зону, но здесь я не мог чувствовать себя в безопасности. Если бы меня задержали, то признали бы перемещенным лицом и передали голландским властям. Дело в том, что в западной зоне у меня не было необходимого разрешения на жительство и не было знакомых, которые, подобно Инге, могли бы сделать его для меня. Кроме того, здесь у меня не было ни крыши над головой, ни работы. А отсутствие работы означало отсутствие продуктовой карточки. Бригитта обладала всем этим здесь в Детмольде, в британской зоне. У меня также было все это, но только в Финстервальде, в советской зоне. С тяжелым сердцем мы оба признали, что я должен вернуться. У меня просто не было иного выбора. Наша разлука уже была достаточно долгой, но мы должны были пожить друг без друга еще некоторое время, и не в наших силах было что-либо изменить. После чудесных дней в районе Липпе я был вынужден возвращаться назад тем же маршрутом.
В контролируемой иванами части Германии я вновь оказался 13 ноября. Мой путь назад прошел без проблем и приключений, поскольку я проделывал его в одиночку. Да какие у меня могли быть спутники? Разве кто-нибудь мог захотеть по своей воле вернуться в этот «советский рай» на другой стороне Эльбы?
Однако уже в Финстервальде я пришел к заключению, что жизнь в западных зонах также далека от того, на что рассчитывали немецкие беженцы. Там они не нашли того качества жизни, которое ожидали увидеть по контрасту с советской зоной Германии. Американцы, как и русские, вовсе не оказались освободителями, ведь освободители не пытают, не насилуют и не унижают население. А подобные случаи на подконтрольной американцам территории также были нередки.
В Финстервальде между тем для меня развивалась та же ситуация, что и в Бреслау. Чем дольше я там жил, тем больше людей меня знали. Некоторые из них также знали, что я был голландским добровольцем в войсках СС. Стоило кому-нибудь из них проболтаться, и я снова оказался бы в лагере для военнопленных. Этот страх постоянно преследовал меня, и я уехал из Финстервальда, чтобы в который раз поселиться неподалеку от семьи Ласка. Правда, перед этим мне предстояло заехать в Грайфсвальд — город, расположенный в северной части восточной зоны. Там я провел несколько замечательных недель.
Дело в том, что старшая сестра моего павшего товарища Роберта Райлинга была женой немецкого солдата, погибшего в России. Став вдовой, Ева Гахрман жила в Грайфсвальде вместе со свекром и свекровью. Эти замечательные люди встретили меня с распростертыми объятиями. Не менее гостеприимным оказался и сам город. Его здания остались неповрежденными, поскольку Грайфсвальд лежал на побережье и сразу был сдан русским. В этом городе находился старейший в Германии университет, основанный в 1465 году. Грайфсвальд выглядел очень романтично с его старыми домами, увенчанными остроконечными крышами. Здесь не было заметно крайней нужды и бедности. Семья Гахрман владела большим мебельным и текстильным бизнесом. Их уважали в округе. У них были связи среди сельских фермеров, университетских ученых и даже среди фармацевтов, которые поставляли алкоголь на «черный рынок». Естественно, в Грайфсвальде я также занимался ставшим уже привычным для меня
