торговым бизнесом.
После войны, как и до войны, меня постоянно поддерживали и помогали мне разные хорошие люди. После моей второй поездки к Бригитте в мае 1947 года, на обратном пути я сделал крюк, чтобы заехать к друзьям семьи Ласка. Однако мой короткий визит затянулся на пять недель, поскольку в пути я подхватил малярию. Во время лечения друзья семьи Ласка заботились обо мне, точно так же, как и семейный врач этих друзей, доктор Шулер.
Летом 1947-го я провел чудесные дни на крупнейшем германском острове Рюген в огромном летнем доме, принадлежавшем семье Гахрман. Вместе с друзьями Гахрманов мы приехали туда на поезде с большим запасом продуктов с «черного рынка». Там был настоящий рай! Рай, состоявший из равнин, крутых утесов, буковых рощ и лабиринтов из густого камыша на прибрежных участках, заросших вереском. Море, простиравшееся вокруг, было то спокойным, то необузданным. На бесконечных песчаных пляжах не было людей. Лишь утесы возвышались над нами, следя за тем, как мы купаемся. Мы не видели ни туристов, ни русских военных. Мне казалось, что Рюген находился под волшебным стеклянным колпаком, закрывшим его от оккупационных властей. Однако даже здесь, на севере, происходили инциденты, вызывавшие досаду и бессильную злобу. Свидетелем одного из них я стал на вокзале в городе Бад-Кляйнен.
На платформе стояла колонна немецких военнопленных. После переклички охранники обнаружили, что одного из них не хватает. Вероятнее всего, он сбежал. Тогда один из охранников схватил случайного прохожего и втолкнул его в колонну пленных. Теперь их количество стало прежним! Шокированный человек, с которым сделали такое, даже не протестовал, точно так же, как и никто из прохожих. Они все лишь смотрели с изумлением и сохраняли молчание. Я подошел к немецкому полицейскому, дежурившему на станции, и стал требовать, чтобы он принял меры в связи с происшедшим. Но он ничего не хотел знать об этом. Ему были не нужны проблемы с военными. Он заявил мне, что я, как раненный на войне, вообще не имею права путешествовать по железной дороге, и забрал мое разрешение на проезд.
После происшедшего я снова задумался о своих дальнейших перспективах. Я прожил целый год в Силезии под ярмом польского коммунизма и около года под ярмом русского коммунизма в восточной зоне Германии. Но было ли у меня будущее? Нет, его не могло быть у меня в советской части страны. С каждым днем я все больше опасался за свою безопасность здесь. Но интуиция подсказывала мне, что должен быть выход. И вдруг я получил телеграмму, которая однозначно говорила мне, что пора уезжать из мест, где на ветру развеваются красные флаги.
Глава двадцать первая
В западной зоне
Бригитта сообщила мне в телеграмме, что в Детмольде появился мой брат Эверт. Как я узнал впоследствии, ему удалось сбежать из голландского трудового лагеря в Лимбурге, где он работал в угольной шахте. Оказавшись в Германии, Эверт прямиком направился к Бригитте. Он очень вовремя совершил побег, не дожидаясь окончания следствия и вынесения приговора особым судом, который мог назначить ему, как бывшему офицеру войск СС, даже смертную казнь. Благодаря помощи гражданских рабочих шахты Эверт смог сбежать, даже не перекусывая колючую проволоку и не пользуясь лестницей, чтобы перелезть через нее. Перейти же через границу ему в обмен на сигареты помогли контрабандисты.
Теперь для меня настала пора принять окончательное решение. Бригитта была в западной зоне, Эверт был в западной зоне, а что же я? Мои друзья, находившиеся в восточной зоне, были дороги мне, но Бригитта и Эверт значили для меня гораздо больше. И я принял решение без малейших сомнений. Тем более, инстинкт подсказывал мне, что пора покидать Тауху. И я сбежал из «рабоче-крестьянского рая».
Как выяснилось впоследствии, мое решение было более чем своевременным. К тому моменту власти уже выяснили мою подлинную личность, и я должен был быть арестован со дня на день. Хозяйка квартиры, в которой я снимал комнату, отделалась довольно незначительными проблемами с властями. В наказание за то, что она не поставила в известность полицию о моей личности и о моем отъезде, ей лишь отказали в предоставлении новой угольной печи. А я сумел избежать трудового лагеря. Как видите, мой инстинкт меня не подвел.
Без карты и компаса я смог добраться до западной зоны и доехал до Детмольда. Моя радость при виде Бригитты и Эверта была просто неописуемой. До этого момента я не виделся с братом несколько лет!
Он поселился вместе с голландской парой по фамилии Снюверинк. Оба их сына, точно так же, как и мы, служили в войсках СС, и оба пропали без вести во время боев в России. Опасаясь репрессий со стороны голландских властей, супруги Снюверинк, оставив все, что они имели, бежали в Детмольд., Это решение далось им нелегко, поскольку господин Снюверинк был владельцем большой и успешной строительной фирмы. Впрочем, он надеялся, что однажды сможет вернуться к этому бизнесу. Эверт, а затем и я были приняты супругами Снюверинк с распростертыми объятиями. Они воспринимали нас почти как сыновей. Мы оба очень привязались к этим людям.
Для Эверта было крайне важным обзавестись новыми документами, поскольку без них он не мог рассчитывать на получение продуктовой карточки. Будучи более опытным в подобных делах, я сам пошел к властям, чтобы получить документы для Эверта. Он был на три года старше меня, но внешне это не было заметно. Я попытался убедить чиновника, что потерял все документы при бегстве из русской зоны. Но это не принесло результата.
— Нет, господин, мы не можем поверить вам на слово. В действительности вы можете быть сыном Гитлера и кем угодно еще, — вежливо отклонил мою просьбу чиновник.
Однако проблема разрешилась с помощью адвоката. Нам удалось найти такого, который бы поверил в мою историю. И он за сравнительно небольшую плату предоставил мне необходимые документы — по всей форме и со всеми требовавшимися печатями! Эверт и супруги Снюверинк ждали меня с тревогой и нетерпением. До этих пор мой брат опасался даже выходить на улицу. Но теперь он мог делать это свободно. Согласно его новым документам, он был уроженцем Финстервальда, который сбежал в Западную Германию.
Однако что могло ждать нас впереди'? Побег Эверта и мое невозвращение в Голландию означали, что нас приговорят к смертной казни, стоит нам только вернуться на родину, где начались так называемые этнические чистки. На семьи тех, кто сражался против коммунизма, обрушились репрессии. Подобное происходило во многих странах Западной Европы, но мне особенно тяжело писать о том, как это было в Голландии. Мой народ на моей родной земле совершал преступления, не отличавшиеся от тех, которые творили русские в Восточной Германии.
Германский народ в полной мере ощутил на себе месть победителей. Но даже немцы ничего не знали о том, что перенесли у себя на родине те, кто сражался за единую Европу на стороне Германии. Нас объявили изменниками, нас начали судить. В Голландии судьи, не имевшие соответствующей квалификации, получили право приговаривать голландских граждан к десяти годам заключения в трудовом лагере. Профессиональные судьи получили особые полномочия приговаривать воевавших на стороне Германии к смертной казни. Стоит заметить, что прежде эта мера наказания не применялась в Голландии на протяжении нескольких веков. Повседневным явлением стали приговоры, согласно которым люди, родившиеся и выросшие в Голландии, лишались гражданства и все их имущество конфисковывалось.
На повестке дня стояла месть, и бывшие добровольцы, равно как и те, кто работал на немцев или просто симпатизировал им, становились жертвами объявленной в те дни охоты на людей. Жены немецких солдат, девушки, помолвленные с немецкими солдатами, и даже подруги немецких бойцов подвергались изощренным издевательствам. Им брили головы, рисовали свастику у них на лбу и в таком виде гнали по улицам городов. Дома бывших членов НСБ и других связанных с этой партией организаций разграблялись, и у несчастных не было никакой возможности противостоять этому.
Начиная еще с последних лет войны, на читателей обрушился нескончаемый поток литературы о «подвигах» участников антифашистского Сопротивления, в то время как о последующих преступлениях антифашистов против своего собственного народа никто не писал. Эта тема замалчивалась, и никто не решался ее затронуть. Но тем не менее я все-таки могу назвать одну книгу об этом, вышедшую еще в 1949
