— Мне бы это и в голову не пришло, — солгала она.
— Не скромничай, Миранда. Мы оба знаем, что ты бы это сделала.
— Ошибаешься, Ник, — порывисто произнесла Майри. — Я бы сказала, что ты должен помнить все, до мельчайших подробностей, и благодарить судьбу за каждое мгновение. — Она неловко пожала плечами. — Прости. Это не мое дело.
У нее затекли ноги, и она сменила позу.
— Прислонись ко мне, тебе так будет удобнее. — Обхватив ее рукой, он попросил: — Расскажи мне о своем детстве, Миранда. О твоем первом учебном дне. Как это было?
— Да никак. Всех других девочек привели мамы, а моя была где-то далеко. Дай подумать… Сентябрь… Наверное, она охотилась в Шотландии. Так вот, я велела несчастной женщине, которая в то время была моей няней, отвести меня домой, потому что в школу меня должна была сопровождать мама.
— И вы вернулись?
— А ты как думаешь? Я закатила такую истерику, что она до смерти перепугалась. А ты помнишь свой первый учебный день?
— Лучше бы я его не помнил. Моя мать расплакалась, а я так смутился, что разрешил ей проводить меня только до дороги.
— Бедная женщина!
— А как же я? Мне пришлось бы жить с этим позором до окончания школы.
— Какими же несносными мы с тобой оба были!
— Нам было пять лет. Какими еще мы, по-твоему, могли быть?
— Думаю, ты прав.
— Расскажи мне о своем первом поцелуе.
Майри вздохнула.
— Мне было четырнадцать. Это тот ужасный возраст, когда ты притворяешься взрослым, но еще не являешься таковым. Когда поцелуи — это что-то вроде соревновательного спорта с оценками за технику, художественное мастерство и продолжительность. То, о чем ты в красочных деталях рассказываешь подругам. Мальчика, с которым у меня был первый поцелуй, звали Джонатан Пауэлл. У него были прыщи и кривые зубы. Это было ужасно. Разумеется, когда мы с девчонками потом сравнивали свои впечатления, я солгала. А как было у тебя?
— Мне было тринадцать. Ее звали Люси. Фамилию не помню. Думаю, у нее уже был опыт, потому что мне очень понравилось.
— Похоже, ты был не только несносным, но еще и развитым не по годам, — усмехнулась Майри. — Пока ты не успел задать мне следующий по логике вопрос, я предупреждаю, что не стану на него отвечать.
— Хорошо. Тогда, может, ты поделишься со мной приятными воспоминаниями?
— Теми, что греют сердце в тяжелые времена? — усмехнулась она.
— Я не знаю, есть ли у тебя сердце.
— Дурак, — произнесла Майри, но в ее голосе слышалось веселье.
Она никогда так не разговаривала с мужчиной. Темнота словно раскрепостила их, и они могли быть абсолютно честны друг с другом.
— Так и быть, я что-нибудь тебе расскажу. Дай подумать.
Роясь в своей памяти в поисках чего-нибудь значительного, чем было бы не стыдно поделиться с Ником, она неожиданно перенеслась на улицы, где снимался их первый фильм.
— В начале года я вместе с Дэйзи ездила по миру в поисках мест для съемки нашего фильма.
— О беспризорниках?
— Да. Мы ехали их аэропорта в отель, когда Дэйзи велела таксисту остановиться и потащила меня вдоль по узенькой улочке.
Она до сих пор видела это. Чувствовала запах.
— Мы были в одной из богатейших стран в мире, в нескольких метрах от фешенебельных магазинов, где женщины вроде меня покупали себе сумочки ценой в несколько тысяч долларов, ресторанов, где мы лишь слегка притрагивались к дорогим блюдам, боясь прибавить пару фунтов. Там мы увидели ребенка, маленькую девочку по имени Рози, которая копалась в мусорном контейнере в поисках объедков.
Джаго пробормотал то же самое слово, которое тогда сорвалось с ее губ. Он был потрясен.
— Я знала, что такое случается, и, как большинство людей, сочувствовала бедняжкам, держась в стороне, — продолжила она. — Но, увидев все собственными глазами…
— В этом не было твоей вины.
— Не было? Разве не виноваты те, кто проходит мимо, отворачивается, делает вид, будто ничего страшного не происходит? — Даже сейчас при воспоминании об этом кошмаре у нее сдавило горло. — Я чувствовала себя такой беспомощной. На улице было холодно, и мне захотелось согреть ее, отмыть, накормить, увести оттуда, где она будет в безопасности, но Дэйзи… — она тяжело сглотнула, — Дэйзи просто подошла к ней и стала помогать выбирать лучшие объедки. Это было самое ужасное зрелище, которое я когда-либо видела. Но Дэйзи довелось жить в подобных условиях, и она знала, как найти подход к Рози. Именно история этой девочки всколыхнула общественность. Именно ее худое грязное дерзкое личико, смотрящее с экранов и обложек журналов, принесло нам успех.
— И ты чувствуешь себя виноватой?
— А ты бы не чувствовал? Что делала она, когда я в платье от кутюр поднималась на сцену за премией во время церемонии награждения?
— А что ты могла сделать, Миранда? Взять к себе домой всех беспризорников, которых встречала на улице? Твоей задачей было привлечь внимание людей к этой проблеме, и ты ее выполнила. Ты помогла всем этим детям, не только одной Рози.
Майри ничего не сказала, и он спросил:
— Что с ней стало? Ты знаешь?
Она покачала головой.
— Как ты, наверное, и подумал, тысячи пар захотели ее удочерить.
— Но не ты?
— Нет, — ответила Майри, отчаянно пытаясь унять дрожь в голосе. — Не я. — Затем добавила: — Ты хоть представляешь себе, как трудно общаться с таким ребенком? Убедить его, что ты никогда его не прогонишь, что бы он ни сделал? Потому что он будет тебя проверять…
Она запнулась, и Джаго провел пальцем по ее щеке. Она была мокрой, как он и ожидал.
Джаго крепче прижал ее к себе, и некоторое время они просидели в тишине.
Он первым нарушил молчание:
— Когда мы отсюда выберемся, ты должна найти эту девочку.
— Это было бы неправильно, Ник.
— Значит, ты все же об этом думала?
Майри не стала отрицать.
— Рози и ее приемным родителям и так сейчас нелегко, а ты еще хочешь, чтобы появилась я и напомнила им обо всем этом кошмаре.
— Возможно, тебе следовало бы наблюдать за ней со стороны. Так ты сможешь наконец успокоиться. И ты будешь рядом, если малышке понадобится добрая крестная.
— Ребенку не нужна добрая крестная. Он нуждается в матери, которая всегда рядом, что бы ни случилось. В родителях, которые любят его и гордятся им.
Джаго знал, что Миранда была права. Знал, что она говорила не только о маленькой девочке, жизнь которой изменила.
— Думаешь, я был жесток со своими родителями?
— Да. Нет… Я не знаю. — Она глубоко вдохнула. — Я ничего не знаю, Ник. Я просто представляю себе, что было бы, если бы один из них тяжело заболел. Если бы твоя мать нуждалась в тебе. Если бы твой отец захотел с тобой помириться… — Джаго подумал, что она сказала все, но мгновение спустя она тихо добавила: — Представь себе, что ты погибнешь здесь, так и не сказав им, как сильно ты их любишь.
— Это не так, черт побери!
