причесанного, дурного вкуса. Тут было все как полагается: зеркала, золоченые столики, ониксовый ягуар в прыжке. Лифт был только один. Оливия достала из сумочки шляпную булавку и, оглядываясь в поисках отходного пути, зажала в кулачке как средство самообороны.
– Мартини будешь? – спросила Сурайя.
Она так небрежно бросила сумочку на квадратный диван, обтянутый бежевой парчой, словно жила здесь.
– О-о, нет, мне диетическую колу, – пропела «добрая тетя» Оливия.
Господи, что я тут изображаю? – подумала она, подходя к окну. Солнце, зависшее над океаном и горами Санта-Моники, начинало краснеть.
Сурайя протянула ей стакан, подойдя как-то слишком близко.
– Красиво, да? – промурлыкала она. – Ты бы хотела жить в таком месте?
– О-о, у меня бы, наверное, голова кружилась, – добродушно рассмеялась «тетушка» Оливия, отодвигаясь подальше.
– К этому привыкаешь. Нет... я вообще не здесь живу, но... – в красивых темных глазах промелькнула досада.
Ага! Проговорилась, девочка! Значит, ты все-таки тут живешь...
– А родом откуда?
– Из Лос-Анджелеса. А что? – ощетинилась Сурайя.
– Нет, мне просто показалось, что у тебя акцент английский.
– Да нет, скорей, среднеатлантический.
– А Пьера ты давно знаешь?
– Достаточно.
Она одним глотком допила бокал и пошла за сумочкой.
– Ладно, мне пора.
– Куда ты?
– Ухожу просто. Пьер скоро будет, а ты пока тут устраивайся.
– Ладно. Отлично. Хорошо тебе повеселиться.
Двери закрылись, и лифт с шипом и стонами унес Сурайю вниз. Оливия прислушивалась, пока не убедилась, что та уехала. Теперь было тихо, только негромко гудел кондиционер. Квартира была не то съемная для миллионеров, не то дизайнер был сумасшедший. Никаких домашних вещичек – ни книг, ни блюд для карандашей, ручек и прочей мелочи – только зеркала в золотых рамах, побрякушки, разнообразные ониксовые хищники и странные картины, на которых змеи и длинные тонкие драконы терзали несчастных женщин. Оливия вслушивалась, поудобней зажав в руке шпильку и не ослабляя мертвой хватки на сумочке от Луи Вуиттона. Напротив лифта был коридор с рядом закрытых дверей. Оливия на цыпочках пошла по мягкой шерсти ковра. Дико труся и уговаривая себя, что всегда можно будет оправдаться поисками туалета, она повернула золоченую ручку первой же двери.
За дверью оказалась большая спальня с окном во всю стену. В центре стояла кровать с четырьмя витыми столбиками в виде толстых канатов. По обе стороны висели лампы в форме капель. Здесь опять никаких признаков жизни. Она выдвинула мерзко скрипнувший ящик – пусто. Попыталась задвинуть обратно и не смогла. Заело. Ругая себя последними словами, Оливия оставила его как есть и на цыпочках пошла дальше. Ванная была громадная, в жутком розовом мраморе и зеркалах. За ней начиналась глобальных масштабов гардеробная с полками кедрового дерева по стенам – тоже пустая. Она прислонилась к стене, и та вдруг неожиданно подалась в сторону. Стальная панель сантиметров в семь толщиной бесшумно отъехала, и за ней открылась еще одна комната. Это что же у него тут – тайник? Комната страха, как в фильме с Джоди Фостер? Загорелся свет. Помещение было больше, чем спальня, без окон, все белое и абсолютно пустое – только ряд маленьких восточных матрасиков вдоль стены. Панель начала закрываться, и в последний момент она инстинктивно прошмыгнула внутрь.
С колотящимся сердцем Оливия огляделась. Это что, правда, комната страха? А коврики – для молитвы? За спиной у нее на стене висели плакаты с арабским текстом. Она достала фотоаппарат, положила сумочку на ковер, принялась лихорадочно снимать и вдруг замерла. Из-за панели донесся легкий шум и чьи-то приглушенные шаги! Кто-то ходил в спальне. Шаги замерли, раздался скрип туго задвигающегося ящика.
Потом шаги возобновились, медленные, приглушенные ковром, но неуклонно приближающиеся. Ей показалось, что она застряла под водой и не может вынырнуть, а дышать нечем. Так. Дыши, не психуй, думай головой. Может тут быть второй выход? Она попыталась представить себе давешний коридор – длинная глухая стена, потом дверь. Может, за стеной вторая спальня?
Некто уже перешел в ванную. Она снова взглянула на панель, заметила, что та немного отличается по цвету от штукатурки, осмотрела противоположную стену, и – ура! Нашлось! Ока на цыпочках пересекла комнату, нажала плечом на панель, и та сдвинулась. Оливия мгновенно просочилась в щелку. Теперь закрывайся, зараза! Закрывайся!!! Оливия чуть не разрыдалась от радости, когда панель встала на место. Она опять была в гардеробной, но на этот раз полной мужской одежды. Здесь витал слабый аромат одеколона Феррамо. Да, это его вещи: блестящие, почти гейские ботинки, темные костюмы, до хруста отглаженные сорочки пастельных тонов, аккуратно сложенные джинсы и рубашки-поло. Она мчалась между полок и вешалок, а в голове выскакивали путаные мысли:
Ни фига себе гардеробчик! С одеждой все-таки перебор – для мужика-то... И все чисто-аккуратно, прямо маньяк какой-то. Я бы тут такой срач уст
Со всех сторон на нее под всевозможными углами смотрело ее отражение. Потом легко, почти беззвучно отодвинулась тайная панель. Оливия спрятала мини-камеру под мышку и спустила воду, надеясь, что воспитание не позволит незнакомцу вломиться к ней в туалет.
– Оливия?
Голос Феррамо.
– Секундочку, пока нельзя! – игриво отозвалась она. – Все, теперь можно.
Она улыбнулась, стараясь принять невинный вид, насколько это только возможно, если под мышкой у тебя спрятан фотоаппарат. Но взгляд Феррамо был смертельно холоден.
– Ну что же, я вижу, ты раскрыла мой секрет.
19
Феррамо прошел мимо, закрыл дверь ванной, запер ее на ключ и повернулся к Оливии.
– Ты всегда ходишь без спросу в чужом доме?
– Интересно, а что мне было делать, если мне в туалет нужно? Ты меня пригласил, прислал какую-то двухметровую фотомодель меня встречать, сам провалился, а я тут сиди одна, да?!
Феррамо сунул руку в карман:
– Это твоя? – он протянул ей сумочку от Луи Вуиттона.
Вот дура! Она же ее там на полу оставила!
– Ты мне говорил, что ты француз, – с досады брякнула она. – Откровенность тут изображал... А ты такой же француз, как я балерина.
Он холодно посмотрел на нее. Когда он был спокоен, его лицо носило отпечаток почти патрицианского презрения к ниже ползающим.
