«Феликс».
— Я не программист, — заметил Тимофеев, стягивая с себя задубевшее пальто.
— Мне не нужны программисты, — заявил Подмухин. — У меня в штате с десяток суперпрограммистов и без числа девочек-праграммисточек на полпути к декретному отпуску. Все они отлично умеют изводить бумагу под тривиальные программы на традиционных языках типа Кобол, Фортран и тому подобной дребедени. Но с задачей толково разъяснить Цыпе, что он должен делать, простым человеческим языком, они справиться не могут. При виде компьютера у них возникает спазматический порыв чертить структурные блок-схемы. Условный, так сказать, рефлекс… Мне нужны суперпрограммисты нового типа, специалисты по общению с компьютером, который понимает каждое обращенное к нему слово.
— Как собака, — проронил Тимофеев.
— Если бы… Собаку можно палкой огреть, она только хвост подожмет, а Цыпа возьмет да сломается! Я ищу людей, которые могут поговорить с ним по душам. Я называю таких типов «онлайнеры». Есть у нас в вычислительной технике такое понятие — онлайн-режим, режим непосредственной связи с компьютером. И мы с тобой должны разыскать хотя бы одного онлайнера. Я не знаю, чего бы я ни сделал для такого человека. Я бы отдал ему свою комнату в общежитии, а сам переселился в машинный зал, все равно у меня там раскладушка. Я бы выбрал его старшим научным сотрудником. Я бы…
— Хорошенькое дело, — угрюмо сказал Тимофеев. — Как же его найти?
— Не знаю. Я не инженерно-технический гений. Я всего лишь кандидат наук.
Ночной гость слез с табурета и сомнамбулически пошел на Тимофеева. Народный умелец превратно истолковав его намерения, слегка оробел и попятился.
— Найти мне его, — попросил Подмухин, — если ты не справишься, то уже никто не поможет мне в этом мире.
Уныло вздыхая, Подмухин прошел мимо и сгинул в темном коридоре. Спустя мгновение хлопнула наружная дверь, и Тимофеев остался наедине со своими горестями.
«Что значит — заставить Цыпу работать быстро?» — думал он, глядя в снеговую лужицу, оставшуюся после визитера. Как можно заставить что-либо делать существо, пусть даже из металла и пластика, но способное понимать то, что ему говорят, и отвечать на том же языке? Ну, например, приказать. Все прежнее программирование строилось на приказах, граничащих с окриками: если так, то иди туда-то, сделай то-то, а если не так, то иди еще дальше! А если Цыпа наделен самолюбием, то он, конечно же, не ослушается приказа, но выполнит его кое-как, спустя рукава. Приказы — не самая удачная императивная форма в разговорной речи. Не лучше ли попросить? Уговорить? Стало быть, нужны специалисты по уговорам…
Тимофеев добрался до дивана и лег не раздеваясь. Может быть, у Цыпы так же паршиво на душе, как и у меня, размышлял он. Может быть, ему по каналам межпроцессорной связи не шлет долгожданного привета знакомая компьютерша. А грубый кандидат наук пытается заставить его думать о чем-то другом, о каких-то дурацких задачах и проблемах… Тимофеев внезапно проникся искренней ненавистью к Подмухину. Он всех готов заставить работать на себя! Нужны Цыпе его недоношенные алгоритмы? Нужны Тимофееву эти чокнутые онлайнцы? Единственное, что ему нужно, — так это весточка от девушки Светы, пусть на одном листочке, пусть в несколько строчек, в одно слово…
Однако зерно было брошено и угодило оно в благодатную почву. Не прошло и десяти минут, как Тимофеев уже не мог думать ни о чем, кроме таинственных онлайнеров — специалистов по уговорам вычислительных комплексов шестого поколения. Это происходило, как и всегда, помимо его желания. Он мог ругаться про себя и вслух, стучать кулаком по ветхой обивке дивана, раздраженно вскакивать и рыскать по своей комнатушке — что он и делал, — а в это время в его мозгу подспудно зрели, выкристаллизовывались контура будущего прибора.
— У, доисторический предок человека, — обреченно бранился Тимофеев по адресу Подмухина. — Дети физико-математических наук…
Но роившиеся в его воображении технические решения рвались на простор, и народный умелец с каждым шагом неотвратимо приближался к ящику с инструментом, пока его дрожащие пальцы не сомкнулись наконец на ручке паяльника — намертво, как хватка штангиста на грифе снаряда. С этой секунды судьба онлайн-детектора была предрешена.
Теоретически такой прибор был возможен. Следовательно, он неминуемо должен был появиться на свет из-под рук Тимофеева. Что именно могло послужить основой для его создания, никакого значения не имело. В данном случае на глаза Тимофееву попался ржавый керогаз.
То, что получилось впоследствии, существенно отличалось от прообраза. Керосиновая емкость оказалась под завязку нашпигованной микромодулями. Вместо венчика горелки был встроен экран от разбитого осциллографа. Из самых недр аппарата потянулись два датчика на витых экранированных проводах. Поскольку последний штрих в это произведение редкостного инженерного таланта, в виде обычного тумблера, был внесен посреди глубокой ночи, то изобретатель не рискнул искать добровольцев для испытаний онлайн-детектора среди соседей. В лучших традициях научного эксперимента он опробовал свое детище на себе. Зеленая линия на экране прибора осталась недвижимой: Тимофеев не годился в онлайнеры. Этот факт нимало не уязвил его самолюбие. Менее всего ему хотелось когда-либо связывать свою творческою биографию с Подмухиным. Просветленный, он с облегчением освободился от датчиков, отключил детектор и даже сумел заснуть.
Утро выдалось такое же гнусное, как в вечер. Шел снег, завывала вьюга, а на табурете посреди комнаты добавляя в лужицу свежую дозу талой воды, сидел Подмухин.
— Ну? — спросил он.
— Что «ну»? — с омерзением отозвался Тимофеев, кутаясь в одеяло. — Баранки гну! Там, на столе…
Подмухин сорвался с места и набросился на детектор. Несвязно бормоча под нос, он нацепил куда попало датчики и щелкнул тумблером.
— Почему здесь линия? — с неудовольствием осведомился он.
— Потому что ты не онлайнер, — позлорадствовал Тимофеев. — Иначе была бы синусоида.
— Непонятно, — объявил Подмухин. — Как этот хлам работает? Я ожидал, что будет система тестов, анкетирование, а здесь какая-то керосинка с экраном…
— На фиг сдались эти твои тесты! — огрызнулся Тимофеев. — Перевод целлюлозы, напрасная трата времени, достаточно выяснить, способен ли объект увидеть брата по разуму, например, в этой конструкции, детектор как раз и предназначен для того, чтобы регистрировать положительные эмоции по отношению к себе. Ты не годишься, по эмоции по отношению к себе. Ты не годишься, потому что для тебя это всего лишь керогаз и ничего более. И в Цыпе ты видишь только металлический короб, набитый интегральными схемами. И все вы там такие…
— А ты сам?
— Я тоже не онлайнер. Для меня любой прибор, любая железка — лишь исходный материал для постройки нового прибора. Надо искать…
— Надо искать! — уныло передразнил Подмухин. — А ты можешь вообразить, что где-то в мире существует идиот, способный воспылать братскими чувствами к этому куску ржавого лома?
Тимофеев задумчиво посмотрел на керогаз. «И в самом деле, не перегнул ли я палку?» — подумалось ему. Но в эту минуту сомнений распахнулась дверь, и на пороге возник Лелик Сегал, в своем куцем полушубке разительно напоминавший снежную бабу.
— Салют, мужики, — сказал он сдержанно и замер, привалившись к стене.
Лелик, в естественном состоянии болтливый и нагловатый мальчик из джинсово-кордовой прослойки студенчества, этим утром был на диво тих и пристоен. Это объяснялось его подавленным настроением. В компанию из двух сосудов мировой скорби добавился третий.
— Зачем пришел? — не слишком-то гостеприимно спросил Тимофеев.
— Витек, — грустно промолвил Лелик. — У меня несчастье.
— У меня тоже, — тяжко вздохнул Тимофеев.
— И у меня, — вставил со своего табурета Подмухин.
Все замолчали. Всем хотелось лечь куда придется и умереть. Всем хотелось, чтобы поскорее кончилось это холодное заснеженное утро, а с ним и зима, а с ней — и полоса неудач.
