— Тот самый, — кивнул дядя Костя.
— Но у него было много детей.
— У него не было ни одного собственного ребенка. А те пятнадцать, которых ты имеешь в виду, все приемные… Но мы, кажется, отвлеклись. Так что там, Оленька, у твоей матушки было с твоим батюшкой?
— Три или четыре краткие встречи, — ответила тетя Оля. — Всегда в местах грандиозного скопления народа. Пляж Копакабана. Тауматека в Рио-де-Жанейро. Поволжский мегаполис. В подробности я не посвящена, потому что мама… ну, вы уже в курсе, как у нее насчет подробностей. Вот это платье, что на мне, его подарок. Как он объяснил маме: национальный костюм, символ созревающей красоты.
— Ага, — сказал дядя Костя. — Вот оно что! То-то я гляжу, уродство какое, эти мне эхайнские кутюрье…
— Да ладно, — смутилась тетя Оля. — Сейчас схожу переоденусь. И, между прочим, он Лиловый Эхайн!
— Это тебе Майя Артуровна сказала? — осведомился дядя Костя недоверчиво.
— Точно. А ей — мой отец. Он попросил ее передать мне эти слова в точности, будучи в полной уверенности, что она все равно не поймет, о чем речь. Так оно и вышло.
— И случилось это… — проговорил дядя Костя, что-то про себя соображая.
— В прошлом году. Когда я уже знала, что я эхайнская девушка, но в самых общих чертах.
— Мог бы и сам сообщить, — буркнул дядя Костя. — Никаких формальных препятствий к тому не существует.
— Мы ни разу не оказывались на одной и той же планете Земля в одно и то же время. Так уж сложилось… Я даже знаю, как его зовут.
— Теперь и я тоже, — сказал дядя Костя. — Гатаанн Калимехтар тантэ Гайрон. Я угадал?
— Ты угадал, — проворчала великанша.
— Ну и папуля у тебя, Оленька, надо поздравить. Антон, стало быть, Готтсхалк. Ну-ну… Так вот, значит, кто работал в нашей миссии во Вхилуге в сто четвертом году!
— Ничем тебя не проймешь, — промолвила тетя Оля разочарованно.
— Даже и не пытайся, — сказал дядя Костя назидательно. — Просто я поименно знаю всех эхайнов, что посещали наш мир за последние десять лет. К счастью, их было не так много.
— Это тебе Забродский помог? — спросила мама напряженно.
— Он самый, Леночка.
— А он не пытался всех этих эхайнов изловить и поместить в какие-нибудь свои террариумы… для экспериментов?
— Перед ним и его Департаментом стоят иные задачи, — сказал дядя Костя с неохотой. — Во-первых, в прошлом году Гатаанн Гайрон прибыл к нам открыто и уже поэтому пользовался дипломатическим иммунитетом. А во-вторых, он Лиловый Эхайн, а им нужен был Черный.
— Мой сын был им нужен, — сказала мама недобро.
— Успокойся же, Елена, — строго сказал дядя Костя. — Никто не отнимет у тебя этого балбеса. Никто и никогда. Я клянусь. Тебе что, мало моего слова? Оно кое-что значит в этой Галактике, уж поверь.
Мама не ответила.
— Более того, — продолжал дядя Костя. — Чтобы окончательно закрыть эту тему, мы сегодня выслушаем еще одну историю… но уж, как видно, после завтрака.
14. Ждем еще одну историю
Как дядю Костю ни пытали, ни ломали, своей тайны он не выдал, а отделывался только ухмылками да междометиями. Мама даже предположила, что вскорости сам Консул тоже сознается в своем эхайнском происхождении, и будет у нас окончательно не дом, а черт-те что, какой-то эхайнаггский квинквумвират в миниатюре. На что тот возразил, что, мол, до полного квинквумвирата, а по-тамошнему — «Георапренлукша», — не достает еще двух членов, так что было бы логично, что и сама Елена Прекрасная сей же час обнаружит в себе эхайнские корни, да еще, пожалуй, эта чертова кошка, в которой, если судить по градусу ее вредности и гнусному голосу, непременно должно булькать не меньше литра эхайнской крови, но если серьезно, то ему такие глупости, как эхайнский генезис, ни к чему, он и так уже эхайнский аристократ, дай бог всякому, и без того хлопот да забот по исполнению всяких там графских обязанностей перед подданными и императором Нишортунном выше самой высокой крыши… Тут тетя Оля взмолилась, что-де у нее от всех этих эхайнов уже голова трещит, и она была бы признательна, чтобы до конца завтрака, а лучше — до конца дня никто не употреблял в ее присутствии слов, производных от корня «эхайн». С этим согласились все, кроме меня, но моего мнения за этим столом никто особенно и не спрашивал. Мы сидели, пили кофе с пирожными и болтали обо всякой ерунде, на веранде негромко звучала музыка — мой любимый Винченцо Галилей, из-за стенки как умела услаждала наш слух демоническим мявом посаженная под замок Читралекха, а из подвала ей в контрапункте отвечал меланхолическим басом взятый на цепь Фенрис. Все было хорошо. Дядя Костя как бы невзначай обронил, что в Алегрии полным ходом идут приготовления к ежегодному Морскому карнавалу, и что было бы не худо ему выбраться туда со всем семейством на пару деньков. «Ах, Морской карнавал!» — воскликнула тетя Оля и мечтательно закатила глаза. Я тотчас же заныл. Мама сердито попыхтела с полминуты, а потом сказала, что она прекрасно понимает, к чему все клонят, но она еще не готова к тому, чтобы принимать какие-то решения. Дядя Костя неопределенно хмыкнул. «Что ты тут хмыкаешь?! — взъелась на него мама. — Приехал и хмыкает! А я снова должна все менять в своей жизни, которую так долго и старательно устраивала подальше от глаз всяких этих хмыкунов… хмыкецов… хмыкарей!..» Было совершенно ясно, что на самом деле она все давно уже для себя решила, а ерепенится скорее для поддержания реноме своенравной и несговорчивой дамы, чтобы никто, спаси-сохрани, не подумал, что сумел оказать на нее влияние… Тетя Оля, не обращая внимания на их препирательства, заинтересованно расспрашивала меня о местных водоемах, какая в них водится живность, нельзя ли порыбачить или искупаться. «О-бо-жаю ловить рыбу! — восклицала она. — Особенно акул! Но их так мало осталось, что на всякую акулу приходится просить лицензию Департамента охраны природы! Или вот есть еще такая рыба — арапаима, но встречается еще реже… Хорошо, если бы здесь водились неучтенные акулы!» К моему стыду, все мои краеведческие познания были удручающе поверхностны. Я еще мог что-то рассказать о поселковой речке, хотя и не был уверен, что в ней обитала хоть какая-то рыба. С другой стороны, отчего бы ей там и не обитать? Поэтому я, охваченный внезапным и вполне безумным наитием, что-то врал о двухсотлетнем соме, который якобы проживал между опорами деревянного моста и раз в году непременно утаскивал зазевавшуюся утку или даже собаку, об элитных голубых раках, каких в незапамятные времена короля Жигмонда завезли и поселили в ледяных ключах монахи католического монастыря, стены которого еще сохранились по ту сторону леса, о диковинной зеленой форели, поймать которую никому еще не удавалось, хотя видели многие, да практически все жители Чендешфалу… «А много ли здесь жителей?» — спросила тетя Оля, и я окончательно потерялся. Как ей объяснить, что вот уже неизвестно сколько времени мы единственные, кто здесь остался? Но меня выручил дядя Костя. Он посмотрел на свой браслет, сделал значительное лицо — ему не требовалось для этого много усилий — и объявил:
— Пожалуй, пора.
— Что пора? — насторожилась мама.
— Встречать нашего гостя.
— Но я никого не жду.
— Я обещал вам еще одну историю. Но я не обещал, что расскажу ее сам.
— Интере-е-есно! — пропела тетя Оля. — Ну так поспешим! А где намечена встреча?
— Собственно, здесь, — сказал дядя Костя и выжидательно посмотрел на маму. Та молчала. — Мой гость в общих чертах представляет дорогу к дому, но человек он чрезвычайно занятой, а стоянки гравитра я здесь не заметил… и я бы хотел убедиться, что он не заплутает в здешних лесах.
— Что же, он сядет на окраине Чендешфалу? — удивилась мама.
