— Ничего ужаснее я и вообразить не могу.
— А самое важное — послушай, Консул! — еще двести человек могли бы заниматься примерно тем же.
— Что ты уперся, как баран? Вынь да положи ему Черного Эхайна… Сбрось шоры, раскрепости мозги, ищи другое решение!
— Нет другого решения, ты же знаешь. Только военная операция — но неподготовленная, авантюрная, без серьезных шансов на удачу, как и предлагал Ворон…
— Да, это плохая мысль. Никто не одобрит.
— Этот мальчик… он уже не эхайн. Что-то в нем еще сохранилось… слабые проблески… неясные тени… но эта упрямая женщина вытравила из него все природное естество. Он — человек. Не очень обычный, но… среди нас полно необычных людей. Ты тоже был необычным, и я был. И он — простой необычный человек.
— Похоже, тебе приглянулась Читралекха.
— Читралекха — приглянулась?!
— Маленькая злая кошка, которая час тому назад играючи преодолела кордон из двух крутых звездоходов и посрамила выдающегося специалиста по активному сбору информации, знатока разнообразных систем самозащиты. Ты хотел бы и из этого мальчика сделать такую же кошку?
— Нет, — задумчиво произнес Забродский. — Нет, друг мой Консул. Я бы сделал его неизмеримо более ловким и опасным…
Дядя Костя молчал, и в его молчании было больше угрозы, чем в словах, какие он мог бы произнести вслух. Потом он сказал:
— Завтра жду тебя в гости. Со всеми материалами. Сколько же можно, в конце концов…
— Хорошо, — коротко ответил Забродский, и сразу перестал походить на невзрачного нытика. Подобрался, отвердел и даже, казалось, сделался выше ростом. — Все материалы, до последней буковки. Даже те, которые тебе неприятно видеть.
Он щелкнул каблуками, кивнул и ушел из нашего дома.
Немедленно возникла тетя Оля, про которую все забыли, приблизилась к Консулу и прислонилась к его плечу. Рядом с ним она не выглядела такой уж великаншей.
— Почему мне, послушав все ваши речи, нестерпимо хочется вымыться? — спросила она задумчиво.
— Потому что ты, Ольга-свет Гатаанновна, тоже не знаешь всей правды, — сказал дядя Костя. — Он хороший человек. Он мой старинный друг. И он действительно очень несчастен, потому что душа его болит о тех бедах, о которых всем нам не хочется даже подозревать. Понимаю, ты мне не поверишь…
— Конечно, не поверю, — сказала тетя Оля.
— Вот и никто не верит, — вздохнул Консул. — А в то, что обычная баскервильская кошка сегодня меня убила, ты поверишь?
— Тоже нет.
— А вот убила. Наповал. Дурацкое ощущение полной беспомощности. Она меня рвет, а я ничего не могу с нею поделать. Конечно, будь на мне «галахад»…
— А в руках фогратор… — хихикнула тетя Оля.
— Больно, — дядя Костя вздохнул еще горше и потрогал свои раны. — Больно, противно и стыдно. Взрослый, сильный мужик — и небольшая, в общем-то домашняя тварь! Кто мы, с нашей древней культурой, против природы? Так, плесень…
— Ты забываешь, что в природе баскервильских кошек не существует, — мягко напомнила великанша.
— Поэтому я убит всего лишь морально. А будь на ее месте какая-нибудь пума?! Нет, справедливо, что их запретили разводить. Надеюсь, Ленке достался самый последний экземпляр породы. И знаешь что, милая?
— Что, милый?
— Поехали-ка мы отсюда по домам. Загостились, право.
Мама поглядела на меня. Было видно, как сильно она не хотела впускать их, с их бедами и разговорами, в нашу крепость. Она надеялась переложить непосильный гнет гостеприимства на меня.
Но я чрезвычайно удачно прикинулся овощем:
— Мамочка, не могу я встать, у меня кошка на руках…
Это был серьезный довод, и маме пришлось вставать, идти, отпирать дверь.
Первой вошла тетя Оля.
— Соберу вещи, — сказала она в пространство.
Потом появился Консул.
— Лена, — проговорил он. — Мне бы следовало просить у тебя прощения.
— А ты как думал, — с вызовом промолвила мама.
— Но я не стану этого делать. Потому что ни в чем перед тобой не виноват. И еще вот что: мне кажется, ты от своего затворничества потихоньку сходишь с ума.
— Как ты мог привести его в мой дом?!
— Я не знал, что мой друг Людвик Забродский и есть твой кошмар. Тебе придется поверить… Я просто хотел, чтобы все стало на свои места. Чтобы все собрались в одном доме, за одним столом, и объяснились раз и навсегда. Не получилось. Очень жаль. И все же: эта затянувшаяся нелепость должна закончиться здесь и сейчас. Считай, что это случилось. Ты и твой сын — вы оба под моей защитой.
— Ты не сможешь защитить нас…
— Еще как смогу. Все закончилось, Лена. Пора тебе возвращаться в наш мир. Знаешь, как бы я поступил на твоем месте?
— Не хочу этого знать. Ты никогда не был на моем месте…
— Я вернулся бы на свой корабль.
— Нет! — почти закричала мама. — Никогда!
— Хорошо, хорошо, — Консул досадливо всплеснул огромными ручищами. — Я обмолвился. Не хочешь жить своей жизнью — твоя воля. Но вот что: позволь парню жить его жизнью. — Он помолчал, переминаясь с ноги на ногу. — Прощай, Елена Прекрасная.
— Прощай, Шаровая Молния, — едва слышно проронила мама.
Тетя Оля спустилась по лестнице из своей комнаты, по-прежнему закованная в свой бронебойный сарафан.
— Пока, Титания, — сказала она.
Мама кивнула.
Тетя Оля задержалась возле моего кресла и сделала такое движение, словно хотела погладить меня по щеке. Читралекха вздыбила шерсть на загривке и упреждающе зашипела.
— Не грусти, дружок, — сказала великанша. — Мы непременно увидимся.
Лицо мое горело. Горло перехватила шершавая удавка. Мне хотелось плакать. Я отвел глаза, чтобы никто не видел стоящих там слез.
Дверь за ними закрылась.
Уже на пороге дядя Костя поглядел в небо и поднял воротник куртки.
— Сейчас будет ливень, — услышал я его голос.
И на нашу веранду обрушился ливень.
«Ни фига себе!» — подумал я.
— Ни фига себе! Уой-ей-ей! — закричала тетя Оля и растаяла за дождевыми струями.
Ничего я так не хотел, чтобы мама всплеснула руками, выбежала на крыльцо и вернула их из непогоды в тепло и уют нашего дома.
Но мама не сделала этого.
— Завтра полетишь в Алегрию, — сказала она. — Если хочешь.
