ветерок, а мамуля молча слушала его, подперев щеку, а вот слов его было не разобрать, как ни старайся.

— Веди на огород, — сказала тетя Оля, по-хозяйски беря меня за руку. — Мама не станет ругаться, если мы стырим парочку огурцов и помидоров?

— Не-а, — сказал я.

— Ты как, прикидываешься лопухом или лопух и есть?! — рявкнула она. — Отвечай развернутыми фразами: дескать, полагаю, что не станет…

— Ладно, — сказал я.

— Не ладно, а «хорошо», горе луковое.

Мы обогнули дом и попали на мамины грядки. Тетя Оля сразу же сорвала самый красный помидор и отдала мне, а себе нашла самый большой. Мы вымыли их под ржавым рукомойником с пипкой, синхронно посолили, надкусили и моментально обляпались в одних и тех же местах.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала тетя Оля, утираясь сорванным листиком.

— О чем?

— Ты думаешь — ты и говори.

— Еще чего! — возмутился я. — Вдруг я какую-нибудь глупость думаю! Стану я ее вслух говорить…

— Пока что ничего умного ты и так не сказал. А вот когда начнешь выражать свои мысли вслух, авось и обогатишь свою речь. У тебя же на лице все написано, малыш!

Малыш… Пожалуй, она была единственная, в чьих устах такое обращение не звучало аллегорически.

— Но ведь это же вы сказали, что знаете, — упирался я.

— Конечно, знаю!

— А если я думаю о чем-то другом?

— Давай играть честно, — сказала она. — Согласен?

— Угу…

— Не «угу», а «ау-ау, та'ат!»[6]

— Чего-о?!

— Не обращай внимания… Если я угадаю, то вот что: поцелуешь меня в щеку.

— А если не угадаете?

— Тогда я везу тебя на закорках вокруг дома.

— Вам меня не поднять!

— Ха! — воскликнула она. — Малыш… К тому же, я ничем не рискую.

— Ну-ну, — сказал я.

— Так вот: когда мы уделались помидорками, ты подумал, что уж кто-то, а эта здоровенная халда — определенно твоя родная тетя… — Я вспыхнул, как упомянутый помидор. — Ну что? Я права? Давай целуй, оболтус!

«Обуолтус»… Это звучало забавно и волнующе.

Ее бронзовая щека приблизилась к моему лицу. Я увидел серебристый пушок возле уха, крохотную сережку с синим камушком в ухе и короткую пепельную прядку за ухом. Я услышал запах ее духов… Внутри моей башки взорвался фейерверк. Я зажмурился, качнулся вперед и ощутил своими губами ее горячую упругую кожу. Мне было безразлично, угадала она или нет: я все равно сделал бы это. Хотя, конечно, она угадала. Сердце оборвалось и рухнуло куда-то в желудок. Не было никаких сил убрать губы от ее щеки. Никогда еще со мной не приключалось ничего подобного.

— Но я не твоя родная тетя, — сказала она, отстраняясь и отправляя в рот остатки помидора. — Увы! Хотя… — Она задумчиво облизала пальцы. — В этом мире у тебя нет никого ближе по крови, чем я.

— Вот еще! — возразил я, все еще немного оглушенный новизной впечатлений. — У меня есть мама.

— Конечно, есть.

— У меня, наверное, есть отец…

— Несомненно! И ты, наверное, подумал, что Консул — твой папочка?

«Куонсул»… Я едва сдержался, чтобы не передразнить ее. А вместо этого быстро переспросил:

— Кто-кто?!

— Мм-м… дядя Костя.

«Куостя»… Тоже не подарок.

— Видишь ли, «Консул» — это его прозвище в Галактике… Нет, он и взаправду просто старинный мамин друг. Ты разочарован? Не лги же мне, несносный ребенок!

— Ну… если бы он был моим отцом, я… я… Такой отец все равно лучше, чем никакого.

— Браво! — воскликнула она и взъерошила мне макушку. — Я передам Консулу твои слова, чтобы он не задирал нос! Как это ты выразился: лучше фиговый отец, хотя бы даже и такой, чем никакого… Он, правда, и не задирает, но крутизна из него порой так и прет, помимо воли и желания. А тебе очень не хватает отца?

— По правде сказать… нет. Еще вчера я даже не задумывался об этом.

— А теперь задумался? И что решил?

— Еще месяц назад я жил в Алегрии, учился в колледже, — сказал я. — Само собой, я не против, чтобы у меня был отец. Но друзей мне не хватает больше…

— Это как раз поправимо, — промолвила она. — Ты, по крайней мере, знаешь, где остались твои друзья. Значит, всегда можешь туда вернуться.

— Вернуться, как же! — проворчал я.

— А вот что касается твоего отца, то где он, кто он — не знает никто.

— Мама знает, — предположил я.

— Ты будешь удивлен, — заметила она, — но этого не знает даже твоя мама.

— Так не бывает!

— Еще и не так бывает… Послушай, малыш, а чердак у вас в доме есть?

— Угу.

— Не «угу», a «oui, mademoiselle».[7] Обожаю чердаки! Паутина, сундуки, старые игрушки… м-мм! Клёво! — Она даже зажмурилась. — А нельзя ли мне к вам на чердак?

— Там же ничего интересного, — сказал я с сомнением.

— Это для тебя ничего, — возразила она. — А я уж найду.

И мы полезли на чердак.

Попасть туда можно было двумя способами: со второго этажа по винтовой лестнице и с улицы — по приставной. Нет нужды объяснять, что мы воспользовались последним способом. «Привидения есть?» — деловито осведомилась тетя Оля. «Н-нет… не знаю», — сказал я. «А ты боишься привидений?» — «Чего их бояться…» — «Привидения для того и существуют, чтобы их боялись. Пугать — их основная функция. Или, если угодно, предначертание. Это все равно как если бы я спросила, ешь ли ты помидоры, а ты бы отреагировал в том смысле, что, мол, чего их есть?.. Тэ-э-эк-с, посмотрим. Дом старый, добротный. Построен из хорошего натурального камня, обшит деревом — в декоративных целях. Дерево — какая-то разновидность дуба… Должны, должны быть гости…» — «Почему — гости?» — «Игра слов. Во-первых, все мы гости на белом свете. А такие, как Консул или, к примеру, я — гости даже в собственном доме. Привидения же, говоря фигурально, на этом свете загостились. Во-вторых, есть очень созвучное английское слово „ghost“…» — «Я знаю». — «…и ни один нормальный звездоход в рейсе не помянет нечисть и потусторонние силы иначе, как используя эвфемизмы. Не то жди — непременно заведется какая-нибудь дрянь, ищи потом в окрестных мирах живого священника со святой водой!» Она смерила взглядом лестницу, поплевала на ладошки и полезла первой, не переставая разглагольствовать. «Однажды на „Кракене“… это такой галактический стационар, ты, наверное, не знаешь… галактический стационар — это такое большое искусственное поселение в открытом космосе, вроде научного городка… появился второй субнавигатор, непроходимо отвязный тип, храбрый до неприличия, а я была третьим субом. Это уж я потом поняла, что чрезмерная отвага вовсе не достоинство, а клинический симптом, нарушение базовых психологических реакций… И вот он, этот храбрец, чертыхался через слово, а первому

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату