Кирьяков неохотно повиновался.
Панаев, ехавший подле князя и все время глядевший в глаза своему патрону, сказал:
— Кабардинец изнурен, пересядьте на другую лошадь, ваша светлость.
Князь пересел и поскакал к обозу, который уже пострадал от неприятельского огня. Меншиков выпил стакан воды с вином и велел обозу отъехать подальше. Подошел саперный офицер Дьяченко с донесением, что мост через Алму подпилен и рухнул до половины и что англичане лезут, не видя брода и наполняя воду трупами.
Князь спустился с горы около Севастопольской дороги. Слышалась ожесточенная канонада и ружейная пальба по всей линии.
На левом фланге московцы местами отступали уже в беспорядке, но, разгоряченные боем, они и не думали об усталости. Меншиков никак не мог забыть о Московском полке и снова прислал. Куртьянову адъютанта с приказанием немедленно ударить в штыки. Кирьякова все еще там не было.
Куртьянов исполнил приказание буквально. Припавшую к земле густую полубатальонную колонну он поднял на ноги и двинул эту массу в штыки против неприятеля, стоявшего вне картечного выстрела.
Стрелки в красных шароварах ответили на это градом пуль, и московцы, потерпев немалую убыль, вновь прилегли к земле. В это время прискакал от Меншикова второй посланный, повторивший то же приказание — идти в штыки.
Минский полк, лежавший рядом с двумя ротами, при которых был Куртьянов, не получил никаких приказаний от главнокомандующего. Куртьянов от себя пригласил командира этого полка полковника Приходкина вместе ударить в штыки.
— Я не вижу перед собой неприятельских колонн, — сказал запальчиво Приходкин, — и мне надобности нет идти в штыки. Эта честь принадлежит одному только Московскому полку.
Тут и Куртьянов сообразил, что не всякое приказание главнокомандующего должно быть исполняемо, и передал посланцу, что в штыки не пойдет. Меншиков, получив этот ответ, был вне себя.
— Я лишу его командования полком! — закричал он, но время было горячее, и князь поскакал к центру, где пальба постоянно усиливалась.
Казачья батарея, сначала склонившая перевес в нашу пользу, была уже сбита французами и, укрывшись за холмом, оправлялась. Все батальоны московцев отступали, и один из них, батальон графа Зео, был смешан каскадами картечи, посыпавшейся из четырех французских пушек. Две роты московцев смело бросились вперед и на время овладели двумя пушками, но должны были бросить их, так как были осыпаны градом пуль. Одного батальонного командира уже несли раненного на ружьях, его заменил сначала штабс-капитан, уговаривавший всех 'поскорее уходить', а потом команду принял старший в чине майор, и батальон стал отступать прямо во фланг минцам. Произошла давка.
Майор, пришпорив коня, поскакал, не удерживая своих солдат, и даже сам велел им расчищать себе дорогу. Командир Минского полка Приходкин, взбешенный этим, крикнул своим солдатам: 'Выбить этих м-в прикладами!' Майор, услышав такое приказание, поскакал к нему навстречу для объяснений. Майор ехал, пригнувшись в седле, так как его слух неприятно поражался визгом пуль. Не долго думая, командир Минского полка схватил нервного майора за шиворот и давай лупить его плоской своей полусаблей. Ординарец Приходкина, юный офицерик, увидя эту сцену, пришел в ужас, думая, что его начальник ошибся, так как все были в шинелях солдатского сукна, и закричал:
— Полковник, да ведь это майор!
— А сойдет за горниста! Пошел! Догоняй своих беглецов да приведи их в порядок, бездельник.
Московцы, видя случай с майором, приостановились, и порядок был несколько восстановлен.
XX
Еще задолго до полного расстройства нашего левого фланга завязался упорный бой в центре позиции, против аула Бурлюк.
Казаки зажгли этот аул, руководясь не какими-либо мудреными стратегическими соображениями, а по старинной казацкой привычке жечь все, что может попасть в руки неприятеля. Пожар значительно задержал наступление англичан. Между тем прибытие нашей казачьей батареи и батареи номер пятый вначале очень дурно повлияло на французов. Сент-Арно не вовремя распорядился двинуть дивизию Канробера и потом некстати послал ей на помощь еще одну бригаду из своих резервов. Громадные массы французов столпились, образуя по неудобству местности весьма узкий, но глубокий фронт, и им пришлось постоянно останавливаться. Русская артиллерия производила губительное действие в этих густых колоннах. Французы уже начали роптать, говоря: 'Оп поиз уеШ шаззасгег (нас ведут нарочно на убой)'.
В течение некоторого времени дивизия Боске находилась в критическом положении. Был момент, когда французский адъютант прискакал к лорду Раглану и объявил ему напрямик, что если англичане ничего не сделают, то бригада Отмара будет скомпрометирована. Лорд Раглан со своей обычной приветливой улыбкой выслушал это донесение. Он чрезвычайно не любил всяких окольных выражений и, между прочим, терпеть не мог слова 'скомпрометирован'.
— Нельзя ли объяснить точнее, каков будет настоящий результат, если ваша бригада будет, как вы выразились, скомпрометирована?
— ЕПе ЬаНга еп ге!га!ге (она ударит отбой), — сказал с досадою француз. Лорд Раглан рысью подъехал к генерал-квартирмейстеру Эри, который давно уже выходил из себя, негодуя на медлительность главнокомандующего, и сказал ему несколько слов. Дицо генерал-квартирмейстера тотчас просияло. Все окружавшие лорда Раглана, даже не слышавшие его слов, поняли, что наступил момент атаки. Английской дивизии Эванса был отдан приказ перейти Алму.
Пожар Бурлюка все еще продолжался. Чтобы обойти пылающий аул с двух сторон, Эванс отослал два полка направо к броду, отделявшему французов от англичан. Тут-то и произошла уже описанная нами сцена, когда французы, англичане и русские все вместе брели через Алму. Сам Эванс, идя с левой стороны горящего аула, имел против себя пресловутый земляной эполемент, выдвинутый Меншиковым и Горчаковым, и другие батареи, стоявшие у Севастопольского шоссе. Виноградники, заборы и стены татарских домишек представляли плохую защиту от ядер, но англичане шли вперед и постепенно переходили реку. Во время этой переправы одна бригада Пеннефазера потеряла четверть своего состава.
Влево от Эванса шла легкая дивизия Брауна под градом ядер и гранат той же земляной батареи и другой, меньшей, стоявшей (для русских войск) правее предыдущей. Англичане ясно видели на русском правом фланге многочисленную кавалерию, которая стояла в полном бездействии, представляя очень красивое зрелище, так как лошади были подобраны масть в масть. Дивизии Брауна пришлось пробираться через целый ряд садов, заборов и виноградников. Прыгая через заборы и перелезая через каменные стены, солдаты Брауна достигли Алмы в таком месте, где хотя и был брод, но весьма опасный. Генерал Кодрингтон свободно переехал в одном месте, где вода едва смочила брюхо его арабской лошади, а рядом с ним офицер, ехавший на громадного роста скакуне, должен был пустить своего коня вплавь. Из солдат многие попадали в ямы, толкали друг друга, падали и погибали. Многих перебили наши застрельщики.
Само собой разумеется, что англичане переправились в полном беспорядке. Сэр Браун сам понял, что какое бы то ни было построение было невозможно, и сказал одному из офицеров: 'Я теперь доверяю только личной храбрости каждого англичанина… Проклятые виноградники!' — прибавил он, пришпоривая своего серого коня. Браун был близорук и подъехал так близко к русским стрелкам, что удивительно, как его не убили, тем более что он резко выдавался в своей каске с перьями.
Правее Брауна командовал своей бригадой Кодрингтон, еще недавно бывший простым путешественником-полковником, не имевшим полка, и, как часто случается у англичан, вдруг превратившийся в бригадного командира. Сын моряка, он и сам на своей маленькой белой арабской лошадке не походил на генерала, и на голове у него красовалась не каска с перьями, а простая дорожная фуражка. Сжав свои тонкие губы, Кодрингтон осматривал местность с любознательностью туриста. Перед ним чернели закоптевшие, на время умолкнувшие жерла больших пушек русской батареи, правее от себя он увидел неподвижно стоявшую русскую пехоту в длинных мрачных шинелях. Лучи солнца ярко блестели на штыках русских солдат. Крайним правым полком в бригаде Кодрингтона командовал Леси Йо, страстный охотник, с юных лет привыкший преодолевать препятствия в горных местностях. Для него левый берег Алмы показался пустячным холмиком, и он закричал своим солдатам: 'Нечего строиться! Вперед, люди! Валяйте кто как попало!' Его стрелки быстро вскарабкались на пригорок и, увидев перед собой довольно
