то слова. 'Да, и в самом деле, к чуду привыкнуть невозможно, – думал он. – Чудо – оно всегда чудо. Кто же это сказал? Где я это прочитал? А-а, – это слова мученика Иосифа Муньоса. Я же статью про него в 'Православной беседе' читал… Интересно, а почему я должен к Жану идти? Это еще зачем?.. А как, спрашивается, я отцу Серафиму объясню свое внезапное появление? Он еще милицию вызовет. Господи, помилуй. Вот попал!'.
Тут, к своему ужасу, Влас услышал в сенях скрип двери, шаги, и бархатный баритон отца Серафима:
– Абрикос, Абрикосочка, вот молодец, хозяина у дверей встречаешь!
Глава тридцать четвертая.
Свидетель
Вместе с волной морозной свежести в комнату вошел отец Серафим и сразу как бы заполнил ее собою. Включив свет и увидев Власа, растерянно стоявшего посреди комнаты, иеромонах внутренне вздрогнул, но внешне остался спокоен, только взгляд его сделался настороженно-жестким.
– Батюшка, вы понимаете… Вы не бойтесь, я сейчас все объясню.
– Угу.
– Я… верующий, православный.
– Очень приятно. Как же ты, православный, сюда попал?
– Я не сам. Понимаете, я в тюрьме сидел…
– Та-а-ак.
– Да вы не подумайте ничего плохого. Они меня к вам поговорить привезли… как к духовнику.
– Понимаю. Только не понимаю, как ты сюда через закрытые двери проник. Ключи-то у 'них' откуда?
– Отче, можно я сяду? – взмолился Влас. – А то голова кружится.
– Садись, но говори правду.
Влас сел и хотел было рассказать все по порядку, но тут у него перед глазами все стало расплываться. Теряя сознание и падая, он успел заметить, что отец Серафим всем своим богатырским телом устремился к нему на помощь.
– Ах ты, слабый какой, – приговаривал батюшка, поднимая с пола Власа и укладывая его на кровать, – то-то я и смотрю, бледный, как полотно. Ну вот, хорошо, хорошо. Подожди, сейчас я тебе воды дам.
Отец Серафим положил на лоб Власу полотенце, смоченное холодной водой, и тот пришел в себя. Священник не разрешил ему сразу подняться с кровати. Он заботливо снял со странного гостя обувь, а потом приготовил для него травный чай.
– Тебе полежать нужно, – приговаривал батюшка, – а то встанешь и опять свалишься. Ты, видно, брат, переволновался сегодня.
После чая отец Серафим позволил Власу подняться и спросил:
– Значит, говоришь, ты ко мне как к духовнику пришел?
– Да.
Отец Серафим положил на аналой крест и Евангелие, и надевая поручи и епитрахиль, сказал:
– Ну, брат, сейчас исповедоваться будем. Готов?
Влас просиял.
– Да я только этого и желал, батюшка! Спасибо вам.
– Бога благодари. Я только свидетель.
Отец Серафим прочитал положенные молитвы, и Влас начал свой исповедный рассказ. Говорил он долго, временами не мог удержаться от слез. Говорилось легко. Как бы сами собой вспоминались давным- давно забытые грехи. Священник не перебивал, только когда Влас дошел до встречи с Гостем в тюрьме, его лицо сделалось молитвенно-сосредоточенным. Когда же Влас поведал о второй встрече с Гостем, а затем о 'Вечери смертников', состоявшейся час назад в этом самом доме, на лбу отца Серафима выступила испарина. Наконец Влас замолчал. Отец Серафим прочитал разрешительную молитву, снял епитрахиль, поручи и обессиленно опустился на стул, как будто исповедался не Влас, а он сам.
– Ну, что вы думаете обо всем этом, батюшка?
Иеромонах задумчиво посмотрел на свою келейную икону 'Спас Благое Молчание' и не совсем ясно для Власа, ответил:
– 'Молчание есть таинство будущего века, а словеса суть орудия века сего'.
– Отче… Вы меня в духовные сыновья возьмете?
Отец Серафим медленно перекрестился и ответил не сразу:
– Пусть будет тебе по вере твоей. Если ты веришь, что я могу быть твоим духовным отцом, то я уже им и являюсь. А я молиться за тебя, теперь-то уж, в любом случае буду.
– Отче, а почему Василиса сказала, что я к Жану пойду?
– Раз сказала, значит знает.
– Батюшка, а вот вы, когда меня увидели здесь… Ну, в общем вы почему милицию не вызвали?
– Милицию? А при чем тут милиция?
– Ну как? Чужой подозрительный человек в вашем доме?
– У Бога чужих нет… А мы ведь Его ученики.
– Хорошо. А если бы я беглым убийцей был? Если бы в вашем доме спрятался и попросил об исповеди, а за мной милиционеры по пятам, вы что, и тогда бы им ничего не сказали.
– Говоришь, если бы исповедаться хотел?.. Я бы им так и сказал, что этот человек пришел ко мне, как к священнику, и я должен его исповедовать. А еще бы я их предупредил, что тайна исповеди не разглашается и потому я не скажу им ничего из того, что открыто мне на исповеди, даже если это будет касаться интересов следствия.
– Видно, вы действительно Его ученик, – Влас кивнул головой в сторону иконы 'Спас Благое Молчание'.
– А теперь, брат, мне пора идти в храм, правило вычитывать. А ты домой поедешь или у меня ночевать останешься?
– Да я бы остался, только мама будет страшно переживать. Их с Анжелой лучше одних не оставлять. Вы ж теперь знаете всю ситуацию. Мы сейчас, как на фронте. Каждую минуту можно нападение неприятеля ожидать. Я уж лучше поеду.
– Добре. Тогда собирайся быстрее, пока еще электрички ходят, я тебе дорогу на станцию покажу. Приезжай ко мне. Ладно? Обязательно приезжай.
Домой Влас добрался около часа ночи. Мама и Анжела, конечно, не спали. Но самым неожиданным оказалось то, что вместе с ними бодрствовал Влад. Втроем они сидели на кухне за круглым столом под зеленым абажуром и пили уже по третьей чашке багряного индийского чая.
Влас по старой привычке бесшумно открыл замок двери, вошел и замер в полумраке коридора. Из кухни доносились голоса:
– Ой, не знаю, Влад, я полвека прожила, верующая, слава Богу, а про такое только в книжках читала. Вечно у вас все не как у людей. Ну что нормально-то не живется? То вы правду какую-то искали. Потом робин-гудами были. А теперь вот к вере потянулись, и опять двадцать пять, – сплошь у вас чудеса какие-то да подвиги… Не нравится мне это. Плохо все это кончится, – причитала власова мать.
Влад в ответ смущенно оправдывался:
– Татьяна Владимировна, а я причем? Да я – первый против всей этой нездоровой мистики. Понятно было бы, если б я в нее верил, ну там, гадал по картам или духов вызывал, но у меня-то дела поважнее есть. А тут, пятый раз вам говорю, как на духу, вхожу в подъезд родного дома – и тут она! В белом вся и с
