— Если она совершит ошибку и уронит снежинку на землю, как ее накажут?
— Тс-с-с! Об этом нельзя даже говорить, — прошептала Ангелика. — Эльфы карают за ошибки такими изгорбными овечками. Бедная, грустная Принцесса Тюльпанов.
— Почему она грустит, Ангелика?
— В стране тюльпанов ее сон оберегают храбрые ангелы с копьями, утыканными шипами роз. Если они коснутся вас этими копьями, вы умрете. Навсегда.
— Они оберегают принцессу. Превосходно. Это замечательно, когда кто-то тебя оберегает. Они защищают ее от эльфов?
— Нет. От того, что страшнее.
— Что же это?
— Страшнее.
— Мама принцессы знает, что это такое? — спросила Энн, однако дитя лишь вздохнуло и спросило в ответ:
— Вы толстая?
— Полагаю, что да. Наверное, я кажусь тебе огромной. Я тебя пугаю?
— Вы смешная! Дамы не могут пугать.
— Какой мудрый ребенок. Где ты об этом узнала?
— Это все знают. Такими нас создал Господь.
— Тогда что же тебя пугает? Что это — страшнее эльфов?
— Теперь вы расскажите мне сказку. Пожалуйста.
— Хорошо же. Держи принцессу крепче и слушай. Однажды жила-была королева, самая красивая, прекраснейшая издам. Но она ужасно мучилась, потому что ее король не был добр. А их дочь, принцесса, любила мамочку-королеву всем сердцем и не желала, чтобы мамочка страдала еще больше, потому принцесса никогда не рассказывала мамочке о том, что она тоже страдает от жестокости. Но кому-то принцесса должна была обо всем рассказать, потому она обратилась к королевскому советнику. Видишь ли, королева доверяла одному человеку…
— Я знаю! Я его знаю!
— Его? Кого ты имеешь в виду?
— Хрустальная Королева доверяет только Господину Огней, а Королева Сладостей глядит с глубоким одобрением на Милорда Лакрицу, а Дама Деревьев навсегда вверила себя доброму слуге, Рыцарю Вод. Такой мужчина имеется у каждой королевы.
— Понятно. Интересно, ты упомянула лакрицу — и смотри, что я тебе принесла. Вкусно? Так вот, дорогая моя девочка, эта королева доверила защищать себя и возлюбленную маленькую принцессу премудрому волшебнику.
Принцесса знала, что должна все рассказывать волшебнику, тогда волшебник ее защитит. Как ты полагаешь, что произошло далее? Можешь закончить мою сказку.
Однако рот девочки был занят сладостями, и она едва ли могла его закрыть, ибо в спешке проталкивала сквозь губы пригоршню лакрицы. Энн ждала, страшась близящейся истины. Наконец ребенок драматично сглотнул. Энн вытерла девочке губки и стала слушать ушами, глазами и сердцем. Девочка спросила:
— Вы едите спаржу?
— Ем. Обожаю спаржу. С подливой.
— П-п-п-п-п-пппппп, — она яростно запнулась, покраснела, ее глаза повело вверх и вправо, личико обезобразилось, выдавливая неподдающееся слово, — п-ПА ПОЧКА!!! говорит, что она полезна для почек.
— Видимо, так.
Девочка зевнула. Ее глаза закрылись, затем вдруг распахнулись.
— Кто там в нашем потолке? Вы сказали, что в нашем потолке висит мужчина. Я слышала вас в парке.
Энн подалась к кромке Ангеликиной кровати и сказала мягко:
— Сейчас ты уснешь, и мы с твоей мамой позаботимся о твоей безопасности. А утром ты пробудишься и расскажешь нам только о самых светлых снах.
— Куда ушел мой папочка?
Ее веки почти сомкнулись.
— Он возвратится завтра, и ты не скажешь ему о том, что я приходила сидеть с тобой, верно?
— Приношу клятву, — прошептала она. Энн возложила большую ладонь Ангелике на голову, мягко провела ею по лицу девочки, и та уснула.
В этом голубом кресле Констанс проводила ночи, охраняя ребенка, перебирая девочкины слова, что были не яснее возгласов оракула или мертвеца. Но сегодня ночью они наполнились смыслом. Ощущение сокрытого, звеньев, кои соединялись, образуя несокрушимую цепь, редко бывало столь сильным, и Энн казалось, что еще чуть-чуть, и она ухватится за ее мерцающий кончик.
Она оставила спящую девочку, однако не присоединилась к хозяйке, взойдя вместо этого на верхний этаж и обследовав апартамент дамы и джентльмена. В окна стучался дождь; он сдерживал себя, пока Энн и Констанс не добрались из театра до дома, но затем небеса разверзлись с убийственной мощью. Стекла стрекотали, свет ахал, Энн осматривала комнату, где итальянец спал, брился и отравлял окрестности. Следы его влияния обнаруживались повсюду: во втором, меньшем шкафу пахло табаком, на столике покоились кисти, серебряная чаша, бритва. Энн изучила последний экспонат, памятный дар чужедальней войны, с рукоятью гладкого серого камня, на коей были вырезаны иноземные слова и символы. Одна из стен гардеробной супруга была подернута завесой, вышивкой с единорогом: рыдающая дева сидела в кресле, единорог возложил голову ей на колени, дева просеивала пальцами со множеством колец белые локоны его гривы, а из леска выползал охотник с искривленным клинком в правой руке и серебряной чашей — в другой.
Энн откинула портьеру, коя огораживала ложе, утопила руки в подушках и покрывале. Мой сон невыносим, твердило тело Констанс в один и тот же час всякую ночь.
Только не ступай по нам, твердили скрипучие ступени.
Но я должна заботиться о ребенке, молила Констанс.
Не открывай меня, говорила дверь детской. Какой же матерью я буду, если послушаюсь?
Энн сошла к пиршеству, и перед ней разостлалось сияние: радушие этого дома в точности отвечало ее надеждам, даже превзошло их, однако теперь ее охватило замешательство. Ее принимали незаслуженно. Не в силах предаться праздности, она не понимала, что говорить и куда поместить себя среди подобного довольства, среди высокопробнейших яств, кои Констанс посчитала ее вседневной пищей.
Казалось, что Констанс не ощущает этой ночью опасности и не ждет нападения. Взамен она явила новую сторону себя, преподнося Энн своеобычный дар. Констанс не притворялась хозяйкой, не освободилась от пут кошмара. Она была попросту счастлива.
— В вашем обществе меня охватывает странное чувство, — поведала она, едва они уселись. — Стоит мне хотя бы на мгновение подумать о том, что происходит в моем доме, о том, с чем я, по всей вероятности, столкнусь этой самой ночью, покончив с прекрасными кушаньями, я понимаю, что должна повредиться рассудком. Однако же, лишь узрев рядом вас, я обретаю способность к противостоянию.
— В вашей ситуации женщины часто ощущают то же самое.
— Нет. Я разумею сказать много больше. То же самое — и более того. Прошу вас, не допускайте мысли, будто я изрекаю ныне банальности. С вами говорит вовсе не одна из множества «страдалиц», кои алчут вашего совета.
— Я совсем не имела в виду упрекнуть вас в… изречении банальностей.
Констанс подала Норе знак приступать: величавая дама, коя с вольготностью распоряжается собственным домом.
— «Женщины в моей ситуации». Иными словами, мы — неизменно женщины? И вы никогда не помогали мужчине?
— Никогда.
— Им незнакомы наваждения?
