– Прекрати, – хрипло сказал он.
Ею овладело неистовство, целый вечер кружившее где-то рядом. Хани развела бедра.
– В чем дело, ковбой? – охрипшим голосом проговорила она. – Не хочешь ли немного согреться?
– Ты же не ведаешь, что творишь!
– Бедный папочка, – издевательски нежным голоском пропела она.
– Не называй меня так, – резко сказал он.
Оттолкнувшись от стены, она по кровати двинулась к нему, утопая ногами в матраце. Шампанское бродило в крови, придавая храбрости, отваги, разжигая доселе дремавшие инстинкты. Кривляясь, она начала что-то напевать ему, поддразнивать какой-то несуществующей связью, побуждая признаться, что он отгораживается ложью.
– Ах, мой папочка. Славный папашка…
– Никакой я тебе не папа! – взорвался Дэш.
– Ты уверен?
– Не надо…
– Ты уверен, что ты не мой папочка?
– Я не…
– А ты убедись, Дэш! Ну, пожалуйста.
Дэш в оцепенении остановился, и Хани впервые посмотрела на него сверху вниз. Ее тело стало неуклюже наклоняться вперед. Он не шелохнулся, когда Хани, склонившись, закинула руки ему на шею.
– А я уверена, – сказала она.
Дэш не ответил, и тогда Хани завладела его ртом, жадно целуя, используя язык и зубы для полноты ощущений. Захватив губами его рот, она вторглась в него, словно была опытной женщиной, а он – всего лишь новичком.
Дэш весь был лед и сталь. Оцепеневший. Неподатливый.
Хани уже ничто не могло остановить. Если уж им выпал только этот один-единственный момент истины, она выжмет из него все до капли и заставит длиться целую вечность! Теперь их разделяли лишь те барьеры, что он сам воздвиг в своем сознании. И она еще глубже проникла в его рот.
Из глубин его существа исторгся стон, и Дэш запустил руку ей в волосы. Притянул вниз, она стала падать, и он принял весь ее вес на себя. Рот его раскрылся, и он перешел в наступление.
Его поцелуй был грубым и глубоким, полным неутолимой жажды. Ей захотелось утонуть в нем. Захотелось всем телом протиснуться через его рот и найти в нем прибежище. И вместе с тем захотелось стать больше и сильнее настолько, чтобы суметь овладеть им и заставить его полюбить ее так, как она любит его.
И тут она почувствовала, как он содрогнулся. Мучительно застонав, Дэш отстранился:
– Ты хоть понимаешь, что вытворяешь? Хани опустилась на колени. Протянув руки, обхватила его бедра и прижалась к крепким плоским мышцам живота.
– Вытворяю как раз то, что хочу вытворять.
Схватив за плечи, он оттолкнул ее:
– Ну хватит! Ты заходишь слишком далеко, детка!
Она откинулась назад. Потом тихо произнесла:
– Я тебе не детка.
– Тебе же всего двадцать! – резко сказал он. – Ты еще ребенок.
– Лжец, – прошептала она.
Его глаза потемнели от боли, но в ней не было ни капли жалости. Это ее ночь. Возможно, единственная, которая ей достанется. Не вдаваясь в обсуждение своих намерений, она завела руки на затылок под волосы и дотянулась до крючка с петелькой вверху разреза платья. Расстегнув крючок, потянула «молнию». «Молния», тихо взвизгнув в напряженной тишине комнаты, раскрылась, и платье соскользнуло с плеч.
Хани встала на пол рядом с кроватью. Платье сползло с бедер на пол, и она осталась в кружевном бюстгальтере, мерцающих лайкрой колготках и отливающих ледяной голубизной трусиках.
У Дэша внезапно сел голос:
– Ты пьяна. Ты даже не представляешь, чего просишь.
– Вполне представляю.
– Ты разгорячена и хочешь мужчину. Причем все равно кого.
– Неправда. Поцелуй меня еще.
– Больше никаких поцелуев, Джейн Мэри.
– Какой ты чопорный, – возразила она, не давая ему прятаться за их сценической ролью.
– Я не…
