— Поговорим об этом за ужином, — рявкнул он: очевидно, чаша его терпения была невероятно мелкой.
— Что до…
Но он уже отключился.
Одеваясь, чтобы везти Шугар Бет на ужин, Колин был вне себя. Со своей типичной безответственностью она опять ухитрилась усложнить себе жизнь. Согласившись работать в книжном магазине, она отдала себя на милость всякого, кто затаил против нее вражду. Кроме того, вчера ночью снова возникли ее завывающие обожатели. Он в то время читал в кабинете на втором этаже и не сразу услышал вопли, а к тому времени, как спустился вниз, они уже уехали, лишив его удовольствия вышвырнуть их ко всем чертям.
Он оглядел спальню. Она позаботилась, чтобы у него были чистые рубашки, свежие простыни и запас любимых туалетных принадлежностей. Он уже успел привыкнуть к тому, что кто-то печется о его удобствах, хотя он вполне способен делать это сам. И все же он не мог предусмотреть мелочи вроде натертого до блеска красного яблока на белой льняной салфетке рядом с кроватью. Одно яблоко. Нет, она просто с ума его сведет!
Колин, хмурясь, надел часы и застегнул запонки.
Подходя к каретному сараю, он ругал себя. Почему он сразу не дал понять, что снова ее нанял? Впрочем, вряд ли это что-то изменило бы. Вечно ей нужно все испортить!
Он целый день думал только о том, какая она была, когда они занимались любовью. Все острые края сгладились, серебристые глаза смотрели мечтательно и дремотно… Потом она нежилась в его объятиях, развлекая забавными историями. Дело в том, что ему всегда было чужда беззаботность, а с ней он по крайней мере ощущал некоторое подобие беззаботности. Слишком поздно он сообразил, что нужно было принести ей цветы, что-нибудь истинно южное, пряное и душистое. Такое же прекрасное, сложное и ускользающее, как она сама.
Он поднялся на крыльцо. При одной мысли о том, что они снова увидятся, дурное настроение куда-то улетучилось. И тут он заметил пришпиленную к двери записку: «Опять колики».
Лениво жуя жареный сладкий картофель, Шугар Бет смотрела в окна ресторанчика «Лейкхаус». За причалом лежала вода, темная и таинственная, ожидая возвращения водяных лыж, мотоциклов и купальщиков. В старших классах они загорали на небольшом мысу, названном Аллистер- Пойнт, где пили запрещенное пиво, рассказывали сальные анекдоты и обжимались. Интересно, обжимался ли когда-нибудь Колин на пляжном одеяле, пахнувшем пивом и лосьоном от загара?
Она отодвинула недоеденный сандвич-барбекю — фирменное блюдо «Лейкхауса», — в который входили тамалес[14], кукурузный хлеб и пикули с укропом. Несмотря на субботний вечер, народу было совсем мало, но она постаралась сесть за самый дальний угловой столик, для чего пришлось отшить Джеффи Стивенса.
Ее влекли в «Лейкхаус» ностальгия и желание снова попробовать барбекю, еду ее детства. Декор старомодного речного судна сохранился в неприкосновенности: медные лампы с зелеными стеклянными абажурами, обшитые досками стены, имбирного цвета панели, деревянные стулья с виниловыми сиденьями, специально для посетителей в мокрых купальниках, строго-настрого запрещенных в обеденном зале, — правило, которое, на удивление быстро забывалось с мая по октябрь, когда бизнес был в самом разгаре. Когда-то большие окна, выходящие на воду, украшали зеленые бархатные занавеси. Теперь же занавеси были красными с золотой бахромой, а на деревянных полах красовался свежий слой стального цвета краски. В углу около крошечного танцпола находился музыкальный автомат, предусмотрительно поставленный рядом с ведущей в бар дверью.
Она потянулась к стакану с кокой, но едва не опрокинула его при виде Райана, входившего в этот самый бар. Как всегда, повезло! Она пришла сюда, чтобы избежать появления на людях в компании Колина, и нужно же было наткнуться на Райана! Может, он ее не заметит?
Но прямо перед ним тянулась длинная зеркальная панель, и как раз, когда бармен подавал ему пиво, Райан вскинул голову. Она поспешно отвернулась к окну, притворившись, что не заметила его, но он направился к ней. Сегодня он был в сером костюме, белой рубашке и галстуке. Головы всех присутствующих повернулись к ним. Шугар Бет опустила глаза в тарелку и зло прошипела:
— Ты с ума сошел? Убирайся!
Райан пинком выдвинул стул и плюхнулся на него, поигрывая бутылкой.
— А мне не хочется.
Тот подросток, которого она помнила, никогда бы не сел за стол без приглашения и был при этом бесконечно более вежливым, чем этот фабричный босс с жестким взглядом. Жаль, что при ней нет собаки.
— Я не шучу, Райан. Теперь все скажут, что я заманила тебя сюда, а мне, признаться, немного надоело нести ответственность за падение нравов всего человечества.
Его волосы выглядели так, словно он то и дело запускал в них руку, а морщинки на лице казались куда глубже, чем четыре ночи назад. Пиджак распахнулся, когда он вытянул ноги и ткнул бутылкой в ее тарелку.
— Будешь доедать?
— Конечно.
Но он уже потянул тарелку к себе. И тут воспоминания о прошлом охватили ее с такой силой, что голова пошла кругом. Она всегда была разборчива в еде и больше интересовалась танцами и флиртом, а он обладал гаргантюанским аппетитом подростка. И неожиданно ей захотелось, чтобы все вернулось: упущенные возможности, потерянная уверенность в себе, блаженная самонадеянность, позволявшая верить, что с ней никогда и ничего не случится. Чтобы мать была рядом. И «Сивиллы» тоже. И больше всего она хотела той жизни, которая ждала бы ее, останься она со своим первым возлюбленным, хотя любовь длилась недолго.
Райан тем временем успел проглотить ее сандвич и глотнул пива.
— Ты думала о Паррише после отъезда?
— Изо всех сил старалась не думать.
— Помнишь, как мы собирались убраться отсюда навсегда? Поселиться в большом городе и оставить там свой след?
— Это ты хотел оставить след. Лично мне хватило бы и походов по магазинам.
Колин бы от души наслаждался перепалкой. Но Райан, похоже, едва ее услышал. Даже в детстве они смеялись разным шуткам. Он всегда был более утонченным. Как Уинни.
Райан поддел пивную этикетку ногтем большого пальца.
— Ты когда-нибудь думала обо мне?
Усталость наконец взяла верх, и вместо того чтобы возмутиться, она вздохнула.
— Иди домой, Райан. А еще лучше, пойду я.
Она бросила на стол салфетку и уже стала подниматься, как он проворно сжал ее запястье.
— И куда же ты пойдешь? — яростно прошипел он. У нее не было настроения устраивать сцены, поэтому она снова упала на стул и выдернула руку.
— Поверь, я постоянно думала о тебе. Когда Даррен Тарп швырял меня по комнате, я думала о тебе. Когда гонялся за каждой юбкой, я думала о тебе. В ту ночь, когда я, пошатываясь, ввалилась в действующую круглосуточно часовню Вегаса под руку с Саем, мы были так пьяны, что едва смогли произнести свадебные обеты, и все же мои мысли были о тебе. Как-то утром — и заметь, это случилось после моего развода, потому что в отличие от моих ничтожных супругов я никогда не ходила налево, — так вот, как-то утром, проснувшись в грязном мотеле, я увидела на соседней подушке мужчину, которого, могла бы поклясться, в жизни до того не встречала, и, беби, поверь, твой образ снова предстал у меня перед глазами.
Смесь самых противоречивых эмоций промелькнула на его лице: потрясение, жалость и нечто вроде удовлетворения тем неоспоримым фактом, что она жестоко наказана за то, как поступила с ним. Столь общечеловеческая реакция охладила ее гнев.
— Прежде чем ты преисполнишься злорадства, — печально улыбнулась она, — должна предупредить, что я перестала думать о тебе в тот день, когда встретила Эммета Хупера. Я любила этого человека всем
