Мужчина оказался туристом, приехавшим в Нью-Орлеан вместе с семьей. Сейчас он был один, жена и дочки остались в отеле, и он умолял Патрицию позволить ему сделать ее фотографию. Он говорил, что его домочадцы очень расстроятся, что не увидели ее. Патриции пришлось согласиться. Тогда он предложил сфотографировать их втроем, сказав, что вместе они прекрасно смотрятся. Ей было очень приятно, когда через две недели она получила письмо со снимком и благодарностью от всей семьи.
И тем более неприятно было еще через две недели увидеть эту же фотографию в газете, да еще и с весьма двусмысленной подписью. Теперь она висела в кабинете на специальной доске, куда Рон прикрепил и обе вырезки.
Патриция еще раз внимательно посмотрела на снимок. Дженни стояла между ними, держа их за руки. Со своими светлыми волосами и карими глазами она действительно вполне могла сойти за их дочь. К тому же видно было, что Дженнифер обожает человека, стоящего рядом с ней, так доверчиво она улыбалась ему. Да и сам Рон глядел не в камеру, а вниз на девочку. В общем, эти двое представляли собой идиллическую картину. Только взгляд Патриции был устремлен прямо в объектив, и на ее лице было написано все, что она испытывала и тогда и сейчас: боль, страх за свое будущее и еще какое-то неуверенное ожидание. Как будто у нее была тайна, которую она пыталась скрыть даже от самой себя.
Патриция, закусив губу, отвернулась от фотографии. Она была раздосадована тем, что на ее лице так явно отразились все ее переживания. С самой первой встречи с Роном она привыкла считать его чужим и непонятным ей человеком, замкнутым эгоцентристом, дельцом, заботящимся о своих интересах. Он был совершенно не похож на ее идеал мужчины. Но все же какая-то ее часть, не желавшая подчиняться голосу рассудка и даже чувству самосохранения, была очарована его обаянием, пониманием, чувством юмора и особенно его заботой о Дженнифер. Эта часть, как капризный маленький ребенок, упорно тянула ее к Рону.
Он не для тебя, в который раз сказала себе Патриция, не думай о нем. Это не любовь, это просто физиология.
Разглядывая снимок, она снова почувствовала чувственное волнение, и опять это испугало ее и привело в раздражение. Ведь на самом деле она отдавала себе отчет в том, что это была не просто физиология. Она не только наслаждалась красивой оболочкой этого человека. Нет, где-то в глубине души Патриция считала, что Рон именно для нее, но она запрещала себе так думать, настолько нереальным ей казалось осуществление ее мечты. А мечта была незамысловата — в действительности ей уже давно хотелось выйти за него замуж, и мысль о том, что на фотографии они похожи на мужа и жену, доставляла ей тайное удовольствие. Его отношение к маленькой девочке, так доверчиво и естественно державшей тогда их обоих за руки, делало это удовольствие вполне оправданным в ее глазах.
Тут Патриция в который раз вспомнила сцену в подвале и опять смутилась. Она подумала о том странном факте, что именно Дженнифер оказалась барьером между ними. Не миссис Стейн, а ее собственная дочь выступила в роли ее дуэньи. Если бы не девочка, Патриция, видимо, не смогла бы справиться с чувственным искушением.
Господи, о чем я думаю, мысленно простонала Патриция, ведь он же дал мне понять, что как женщина я его не интересую.
Ей было предельно ясно, что непринужденные комплементы, которые он делал ее внешности, были чем-то вроде оценки ее профессиональных качеств. Он был, прежде всего, бизнесменом и льстил ей, чтобы она побыстрее пришла в себя и сделала то, что ему нужно.
А нужен ему только этот несчастный проект, очередной раз попыталась вразумить себя Патриция. Если ему и приятно с кем-то общаться, так только с Дженнифер, видимо, ему не чужд отцовский инстинкт. Он, наверное, не прочь был бы иметь своих детей, да мешает пресловутое нежелание потерять свободу. А здесь ему ничего не грозит. Я поправлюсь, и он преспокойно отправит нас домой, а потом, может быть, будет присылать ей подарки на Рождество и раз в год наведываться в гости.
Сам этот дом, такой большой и красивый, но какой-то неприветливый, давал хорошее представление о его хозяине. Было понятно, что Рон Флетчер совершенно не собирается впускать кого-то в свой внутренний мир, позволяя окружающим довольствоваться только своей внешней оболочкой. Конечно, в этом плане с бесхитростным ребенком ему было куда легче общаться. Ведь любая женщина могла неожиданно предъявить на него права и тем самым посягнуть на его спокойствие и независимость.
Миссис Стейн как-то пересказала Патриции историю, поведанную ей одним из давних знакомых Рона.
— Этот человек сказал мне, — начала миссис Стейн, — что мистер Флетчер происходит из очень хорошей и богатой семьи, но он порвал с ней связь еще в молодости из-за одного скандала. Его родители пытались заставить его жениться на девушке из еще более богатой семьи, а он никогда не любил, чтобы что-то решали за него. Так вот, родственники с обеих сторон с нетерпением ожидали этого брака. Уже было объявлено о предстоящей свадьбе, но в последний момент что-то произошло между женихом и невестой, и молодой мистер Флетчер сказал, что пока не может жениться. Его отец был вне себя, у него с этой свадьбой были связаны свои планы. В порыве гнева он пригрозил лишить Рона наследства, если тот посмеет отложить день бракосочетания. Это было сказано сгоряча. Наверное, после он об этом пожалел, потому что мистер Рональд объявил, что в таком случае свадьба вообще не состоится, и просто ушел из дома. Он тогда еще учился в колледже, и ему пришлось доучиваться на спортивную стипендию. Зато потом он основал свое дело и очень преуспел, так что уже больше никогда ни от кого не зависел.
— Я знаю его уже три года, — завершила свое повествование миссис Стейн, — но я даже и не надеюсь, что когда-нибудь его пойму. Известно, что он терпеть не может, когда им манипулируют. При этом он, видимо, сам любит манипулировать другими. О нем можно с уверенностью сказать только, что он очень осторожный и скрытный человек.
Экономка ничего не рассказывала ей о подробностях личной жизни Рональда Флетчера, но Патриция почему-то считала само собой разумеющимся, что в доме бывают женщины. Но, наверное, он как-то так умел с ними обращаться, что ни одной еще не удалось принудить его к браку. Рон явно предпочитал спокойное холостяцкое существование хлопотам семейной жизни.
Рядом с письмом от Джерри лежало извещение страховой компании. К нему прилагался чек на некоторую сумму, гораздо, впрочем, меньшую, чем та, что предстояло заплатить за новую машину. Патриция решила не экономить на комфорте и безопасности, поэтому «кузен Лауры», как выразилась дочка, стоил намного дороже своей предшественницы.
Дженнифер пожелала, чтобы автомобиль, который уже стоял в гараже в Таскалусе, назывался Робертом. Патриция отметила про себя, что на этот раз имя было мужское и созвучное другому, хорошо известному им обеим имени.
Отсутствие денег было одной из самых неприятных проблем, свалившихся на голову Патриции. Если она в чем-то и была уверена при сложившихся обстоятельствах, так только в том, что игрой за это лето ей ничего заработать не удастся. Мало того, ей необходимо было срочно подтвердить свою квалификацию, иначе ее могли запросто исключить из клуба. В этом случае их с Дженни ожидали тяжелые времена, подобные тем, которые Патриции самой пришлось пережить в детстве, когда умер отец. Так что ей отнюдь не из тщеславия необходимо было как можно скорее опровергнуть прогнозы доктора Майера.
Вот почему она больше не хотела откладывать эту поездку — сегодня Патриция собиралась опробовать свое колено на поле. Месяц мучительных тренировок сделал свое дело, и она могла уже без усилий выжимать вес на «Наутилусе» и поднимать ноги с утяжелением. Но Патриция не имела ни малейшего представления, выдержат ли поврежденные связки и сухожилия настоящий полноценный свинг или резкую дальнюю проводку мяча. А ведь на соревнованиях такие движения приходится выполнять много раз за день. Этот вопрос мучил ее уже пару недель и сегодня она должна была наконец узнать на него ответ.
Патриции даже думать было страшно, как рассердится Рон, если узнает о ее своеволии. Все дело было в том, что он не должен был об этом узнать. Если даже ее что-то задержит, и они будут дома раньше нее, она скажет, что ездила на Сосновый берег. Но Патриция намеревалась вернуться за несколько часов до них.
Она поехала вдоль побережья к тому месту, которое приметила уже давно. Это был маленький любительский центр гольфа, название которого ее как-то никогда не интересовало. Поле здесь было совсем небольшое и в довольно плохом состоянии, не говоря уже о том, что играть на нем не представляло ровно
