не проявил. Распорядись-ка, Петр Иванович, всей команде выдать по лишней чарке к обеду за мой счет.
Перегнувшись через фальшборт, он придирчиво смотрел, плотно ли задраивают матросы орудийные порты. «А пожалуй, порты низковато расположены, — подумал он, — следует заделать их наглухо и законопатить, а то в большую качку вода зальет — жилой дек».
На палубе засвистела дудка, квартирмейстер отпирал кладовую, возле которой уже толпились матросы с кружками, провиантский содержатель Елизар Нечапинский открыл ендову с водкой…
Еще неделю переправляли на «Диану» провиант, грузы для Русской Америки, якоря, парусину, канаты, порох, оружие и многое другое. Потом командир Кронштадтского порта, как положено перед дальним плаванием, делал смотр и дал свое «добро». Получив наконец повеление министра, экипаж шлюпа томился неделю в ожидании попутного ветра…
Во второй половине дня 25 июля раздалась долгожданная команда: «Всех наверх! По местам стоять! С якоря сниматься! Паруса ставить!» Молча, без суеты, в считанные минуты каждый был на своем месте, давно определенном ему командиром, и принялся за работу.
В считанные минуты «Диана» снялась с якоря, свежий, порывистый норд-ост расправил новенькие паруса, и шлюп, отсалютовав крепости, устремился на запад.
Сноровисто работали матросы, рулевые, исполняя команды вахтенного офицера, впервые ощутили через штурвал упругую силу давления массы воды, отбрасываемой за корму трехсоттонным корпусом шлюпа. Командир то и дело поглядывал на паруса, переводил свой взгляд на пенящиеся волны за бортом, зорко следил за креном, стараясь выявить норов и привычки своего судна.
А за кормой высвечиваемые лучами заходящего солнца постепенно скрывались в вечерней дымке очертания кронштадтских фортов, последняя частица родной стороны. «Оставляя свое отечество, — вспоминал эти минуты много лет спустя командир „Дианы“, — не знали мы и даже не воображали, что в отсутствие наше столь нечаянно могли случиться такие важные перемены в политических делах Европы, которые впоследствии переменили и едва было совсем не уничтожили начальную цель экспедиции. Путешествие сие было не обыкновенное в истории российского мореплавания, как по предмету своему, так и по чрезвычайно дальнему плаванию. Оно было первое в императорском флоте, и если смею сказать, то, по моему мнению, и первое с самого начала русского мореплавания. Правда, что два судна Американской компании совершили благополучно путешествие кругом света прежде „Дианы“, — управлялись они офицерами и нижними чинами императорской морской службы, — но сии суда были куплены в Англии, в построении же „Дианы“ рука иностранца не участвовала, а потому, говоря прямо, „Диана“ есть первое настоящее русское судно, совершившее такое многотрудное и дальнее плавание».
Экипаж корабля — семья моряков. Разные по возрасту, положению в обществе, достатку, взглядам на жизнь, страстям и привычкам люди. Собранные воедино, они одухотворяют, казалось бы, бездушное творение рук человеческих, морское судно.
Любое парусное судно в своей непродолжительной жизни подвластно только двум динамичным силам природы — воде и ветру. Но именно на паруснике люди, управляющие им, уподобляют его живому организму.
Парусные суда служат разным целям — военным, торговым, разбойным, познавательным. Поэтому и экипажи этих судов различны по своему облику и нравам.
Шесть десятков моряков «Дианы» с первых мгновений, когда шлюп осенился парусами, слитно и четко, незримо направляемые волей командира, вступили на стезю долгую и нелегкую, на вахту тружеников моря.
Свежий норд-ост сопровождал «Диану» вплоть до Борнхольма и «дул крепко при совершенно ясном небе». Напоследок, июльской ночью, Балтика разразилась невидимой для того времени года грозой. Началось с гигантских молний прямо по курсу на горизонте. Грохот грома оглушил людей, задрожал рангоут, темные тучи в несколько мгновений окутали небо, разразился ливень. Сквозь завесу дождя беспрерывно сверкали молнии и ударяли в воду неподалеку от шлюпа.
Удивился и сам командир: «Я редко видел такую грозу, даже в самом Средиземном море, где они довольно часто случаются».
На утро стихия унялась, распогодилось, задул попутный ветер. А на подходе к Копенгагену начались неприятности.
После бурной ночи Головнин прилег отдохнуть, но стоявший на вахте Мур через два часа потревожил сон командира.
— Господин капитан, в бухте Кеге на якорях английский линейный корабль и не один десяток транспортов.
Поднявшись на палубу, командир молча разглядывал английские корабли. «Войны, кажется, не было, по какому же случаю здесь британский флот?» Он перевел подзорную трубу на берег. В прибрежном рыбацком поселке было на вид все спокойно.
— Распорядитесь, Федор Федорович, поднять сигнал Для призыва лоцмана и дать выстрел из коронады.
Не успел рассеяться дым от выстрела, как от английского линкора отвалила шлюпка и направилась к «Диане». Поднявшийся на палубу лейтенант прояснил Дело:
— В Зунд пришел королевский флот, двадцать пять линкоров, фрегаты и прочая мелочь, — рассказал он Головнину, — на транспортах двадцать тысяч войск.
— По какому случаю? — недоуменно спросил Головнин.
Лейтенант замялся.
— Мне лишь известно, сэр, что датчане не в силах сопротивляться французам, и наша обязанность, чтобы французы не употребили в свою пользу датский флот.
Лейтенант, видимо, прибыл узнать цель прихода на рейд русского военного корабля.
Вскоре англичанин отправился обратно, лоцман не появлялся, шлюп подошел ближе к берегу, где несколько лодок снимали сигнальные буи.
— Посмотри, Петр Иванович, датчане неспроста баканы снимают, знать, приход британцев им не по нутру.
Разглядывая английские корабли, Головнин увидел, что на них тоже подняты сигналы с призывом лоцманов и флаги, почти такие же, как на «Диане». Он подозвал Мура.
— Поднять наш российский флаг первого адмирала. Спустите шлюпку, — капитан поманил мичмана Рудакова. — Илья Дмитрии, садитесь в шлюпку, поезжайте на берег за лоцманом. Поясните датчанам, что мы русские и наша задача идти в Копенгаген и далее.
Не успела шлюпка отойти от борта, как показалась лодка с лоцманом.
— Мы вас приняли за англичан, — лоцман крепко выругался.
Ветер стих, пришлось отстаиваться на якоре. Когда стемнело, на берегу раздался барабанный бой, все загрохотало, небо осветилось сполохами пушечных выстрелов копенгагенских батарей.
Лоцман на верхней палубе бранился, размахивая руками, ругал англичан:
— Они вздумали промерить глубины, чтобы высадить десант, но у них это дело не пройдет.
Утром Головнин отправил на шлюпке в Копенгаген Мура. Он знал английскую родословную мичмана по отцу и то, что он неплохо знал голландский.
— Разыщите нашего посла и вручите ему мое письмо. Получите от него ответ и, не мешкая, возвращайтесь.
Шлюпка ушла, а Головнин пояснил Рикорду:
— Незачем нам идти к Копенгагену, здесь, видимо, свара начинается, а у нас другие цели.
Мур не задержался, скоро вернулся и подтвердил опасения командира:
— Наш посол и все дипломаты покинули город. Комендант Белли, начальник обороны, просил передать, что город осажден англичанами и письмо переслать невозможно.
Выслушав Мура, командир решил разобраться во всем обстоятельно.
— Снимайся с якоря, Петр Иваныч, и отходи подалее от берега, а я разведаю, что и как, и скоро вернусь, — распорядился он Рикорду, — нам так или иначе запасаться мясом и зеленью надобно, а здесь только ядра да пули.
На пристани Головнина окружили вооруженные датчане. «Не знаю, почему им в голову вошло, что
