искупил…» У нее был хороший голос. Я плакала, слезы лились и лились. Мы с матерью умирали, разрушались изнутри. Если бы только у нас был Бог, Иисус, нечто большее, чем мы сами, во что можно было бы верить, мы исцелились бы. И у нас началась бы новая жизнь.
В июле меня крестили в Истинной Ассамблее Христа. Неважно, что это сделал преподобный Томас — каким лицемером он был, как заглядывал в вырез Старр, как обшаривал глазами ее фигуру, когда она поднималась по лестнице впереди него! Он погрузил меня в маленький квадратный бассейн за зданием Ассамблеи, я закрыла глаза, и хлорированная вода потекла в нос. Как мне было нужно, чтобы дух вошел в мое тело и очистил меня. Я хотела исполнить Божий замысел, Его план на мою жизнь, потому что знала уже, куда приведут мои собственные замыслы и планы.
Потом мы пошли в гриль-бар рядом с Ассамблеей отпраздновать это событие. Раньше никто не устраивал праздников в мою честь. Старр подарила мне Библию в белом переплете, некоторые стихи в ней были выделены красным курсивом. Кэроли и мальчики — набор цветной почтовой бумаги, в уголке каждого листка голубок нес в клюве ленточку с надписью «Хвалите Господа». Должно быть, Старр выбирала. Дядя Рэй подарил мне золотой крестик на цепочке, хотя считал, что крестятся только болваны.
— Ты что, всерьез веришь в эту чушь? — прошептал он мне на ухо, помогая надеть цепочку.
Я приподняла волосы, чтобы он ее застегнул, и тихо ответила:
— Мне же нужно во что-нибудь верить.
Теплые руки вокруг шеи, большие, тяжелые. Доброе некрасивое лицо рядом с моим, печальные карие глаза. Я вдруг поняла, что он хочет меня поцеловать. Почувствовала где-то внутри. Увидев, что я это чувствую, он покраснел и отвел глаза.
Я молилась за ее обращение и спасение. Она посягнула на человеческую жизнь, потому что ее унизили, помешали считать себя валькирией, безупречной воительницей, не знающей страха и слабости, хотя ее слабость была просто любовь. И она отомстила. «Легко судить других и оправдывать себя, — написала я ей. — Ты сделала это потому, что считала себя жертвой. Будь ты по-настоящему сильной, ты могла бы стерпеть унижение. Только Иисус может дать нам силы бороться с искушениями».
В ответ она прислала мне цитату из Мильтона, из речи Сатаны в «Потерянном рае»:
Дядя Рэй учил меня играть в шахматы по книге «Уроки Бобби Фишера». Сам он начал играть во Вьетнаме.
— Надо же было как-то убивать время, — сказал он, поглаживая острую шляпку белой пешки.
Эти шахматы он вырезал там, не спеша, — слонов в виде вьетнамских мандаринов или толстых Будд, коней со скульптурными шеями, причесанными гривами. Я даже представить не могла, как он сидел вот так месяцами и терпеливо вырезал их швейцарским ножом, когда вокруг рвались бомбы.
Мне нравился строгий порядок игры, холодный расчет вариантов, твердость каждого шага фигурок. Игра шла почти каждый вечер, когда Старр ходила на собрания анонимных алкоголиков, анонимных кокаинистов или в кружок изучения Библии, а ребята смотрели телевизор. Дядя Рэй клал на подлокотник кресла трубку с травой и курил, ожидая моего хода.
В тот вечер ребята смотрели передачу про животных. Оуэн, самый младший, сидел в обнимку с плюшевым жирафом и грыз ногти, а Питер снова и снова накручивал на палец прядь волос. Дейви объяснял им поведение животных.
— Это Смоки, альфа-самец. — В очках у него отражался свет от экрана.
Дядя Рэй ждал моего следующего хода, задумчиво глядя на меня. От этого взгляда мое сердце распускалось, как луноцвет, я чувствовала его тепло на лице, на шее, на распущенных волосах. Словно луч. На экране было белое поле, волки, охотящиеся парами, их странные желтые глаза. Рэй как будто проявлял фотоснимок, и мое изображение прорисовывалось под его взглядом.
— Ой, не надо! — вскрикнул Оуэн, вцепившись в жирафа, когда волки на экране схватили оленя за горло и повалили.
— Это закон природы, — сказал Дейви.
— Смотри. — Рэй показал на экран черным слоном, которым делал ход. — Если бы Бог спас оленя, волк умер бы с голоду. Как он может миловать одного за счет другого? — Он никак не мог смириться с тем, что я стала христианкой. — Хорошим людям фартит не больше, чем всем прочим. Будь ты хоть святым каким-нибудь долбаным, все равно можешь запросто подхватить лихорадку или наткнуться на «попрыгунью Бетти»[21].
— По крайней мере, тебе есть куда отступать, — сказала я, теребя крестик на шее. — У тебя будет карта и компас.
— А если Бога нет?
— Надо действовать так, словно Он есть, это тоже самое.
Рэй посасывал трубку, наполняя комнату едким дымом, пока я изучала положение на доске.
— А что твоя мать говорит по этому поводу?
— Она говорит: «Лучше царить в аду, чем прислуживать на небесах».
— Люблю таких женщин.
Я не стала ему говорить, что она называла его дядей Эрни. За перегородкой пел сверчок. Смахнув волосы с лица, я подвинула слона к его коню, угрожая съесть. Тепло его взгляда чувствовалось на моей голой руке, на плечах и губах. Его восхищение моей красотой и правда делало меня красивой. Никогда еще
