– Тоже погибла. Умерла по дороге в больницу. И отец всего этого не перенес. Как раз перед аварией у него с матерью была отвратительная ссора.
Теперь она все-таки оглянулась. Подошла к нему. Увидела слезы в его глазах. Нежно обняла его. Она не могла иначе.
– Я возьму на себя Розенгейм, Тобиас, – проговорила она. – И обещаю вам: в будущем стану носить эти проклятые туфли, предусмотренные техникой безопасности.
– Спасибо, Доната. – Он крепче прижал ее к себе. От его поцелуя у нее закружилась голова.
Ей стоило большого усилия над собой высвободиться из его объятий.
– Я бы не сказала, что ты поступил со мной совсем уж по-братски, – заметила она с чуть грустным юмором.
– Да ведь ты тоже уже не маленькая девочка, – ответил он, как бы оправдываясь.
– Это уж точно. И даже не большая. Мне сорок два.
– Я же знаю; почему ты мне об этом напоминаешь?
– Чтобы не сглаживать острые углы.
– Никаких острых предметов, Доната, между нами не будет никогда.
Отношения между Донатой и Тобиасом Мюллером становились день ото дня все более сердечными. Совершенно инстинктивно они стремились это скрыть от окружающих, но, разумеется, не могли достигнуть в этом полного успеха. Уже многим бросилось в глаза, что Тобиас никогда не уходит из офиса сразу по окончании рабочего дня, вечно находя предлоги, чтобы задержаться еще на какое-то время. Предположение, что это делается ради Донаты, напрашивалось само собой. Еще до того, как их отношения стали интимными, в офисе уже шептались об этом, причем предполагалось, что именно для любовных утех они и остаются вдвоем по вечерам на работе. И взгляды, и некоторые недвусмысленные улыбки сотрудников, сдержать которые им не удавалось, отчетливо свидетельствовали о сложившемся мнении.
Однажды компаньон Донаты вызвал ее на откровенный разговор.
– Ты вступила в интимную связь с Тобиасом Мюллером, – без обиняков заявил он.
Перед этим он пригласил ее в свой кабинет, и она – в самом радужном настроении, как и всегда за последнее время, – ничего не подозревая, зашла к Штольце. Его слова оглушили ее. Она взвилась:
– Как ты смеешь…
Он не дал ей договорить.
– Уж не собираешься ли отпираться?
– Я запрещаю тебе разговаривать со мной в столь вульгарном тоне.
– Вульгарно это или нет, но так оно и есть. Уже всем известно. Винклейн и Сфорци обеспокоены, Вильгельмина вне себя от ревности…
– На ревность она не имеет права!
– Чувства, любезнейшая моя Доната, к сожалению, разуму не подчиняются. Тебе, наверное, об этом лучше всех известно. Вильгельмина не знает, что ей делать. У нее появились головные боли, она стала ненадежной в работе, потому что несчастна.
– Этого я изменить не в состоянии.
Он умоляюще посмотрел на нее своими печальными глазами.
– Прошу тебя, Доната, не упорствуй. Весь рабочий климат в офисе испорчен твоим безответственным поведением.
– Я выполняю свою работу, и притом первоклассно, это тебе придется признать. Да и Тобиаса упрекнуть не в чем.
– Да, только в том, что он тебя соблазнил. Или дело обстоит иначе? Может, инициатива исходила от тебя? Это, пожалуй, даже более вероятно.
– Сколько же в тебе злобы!
– Потому что я и сам глубоко уязвлен, Доната.
– Непонятно.
– Подумай сама. Я всегда тебя очень уважал. При этом я, разумеется, не пытался добиваться твоей благосклонности. Сначала ты была женой моего лучшего друга, что уже само по себе стало непреодолимым барьером для ухаживаний, потом его вдовой, и тут тоже было бы не слишком красиво претендовать на твое внимание.
– Ах, до чего же ты великодушен! Исключительно из благородства ты никогда не делал мне предложений, даже не намекал на такую возможность. Вместо этого ты женился на другой женщине, которая гораздо моложе тебя.
– А что же, следовало оставаться ради тебя холостяком на всю жизнь?
– Почему бы и нет? Если только для тебя отношения со мной действительно были так важны, как ты утверждаешь.
– А иначе с какой бы стати я стал вкладывать денежки в архитектурную фирму? Я мог бы купить акции или, чтобы не рисковать, ценные бумаги.
– У меня ты зарабатываешь больше и при этом еще получаешь удовольствие от работы.
– Удовольствие я получал, признаю. Но теперь этому пришел конец. Каждый раз, когда мне попадается на глаза этот тип, у меня желчь по телу разливается.
Ее глаза сверкнули.
– А ведь именно ты подкинул его мне на пробу! Не забыл? А я противилась его приему, сколько могла.
– Но ты мне не сказала, что опасаешься в него влюбиться.
– Я и сама этого не знала.
Он нервно подергал свои манжеты и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
– От того, что мы кричим друг на друга, толку не будет.
– Тут я с тобой согласна.
– Ведь раньше ничего подобного между нами не бывало, правда? У нас всегда были мирные и дружеские отношения.
«Да, – подумала Доната, – это потому, что, когда находила коса на камень, я всегда уступала». Но она промолчала.
– Я не хочу вмешиваться в твою личную жизнь, – продолжал он, – она меня не касается.
«Хорошо, что ты хоть это признаешь», – подумала она, но продолжала молчать.
– Но я несу ответственность за атмосферу в офисе.
– Только ты? – прорвало ее.
– Ты, разумеется, тоже. Мы оба. Я рад, что ты это понимаешь.
– Я считаю атмосферу в офисе лучше, чем когда-либо. Никогда еще работа не шла так споро, как сейчас. Коллектив представляет собой изумительно гармоничное целое, а если Вильгельмина, как ты утверждаешь, ревнует, то никто ведь ее здесь не держит. Признаю, что она – милая и послушная девушка. Но из всех сотрудников нам легче всего обойтись именно без нее.
– Нет, Доната. Придется паковать вещички кому-то другому.
Доната широко раскрыла глаза, которые стали еще более зелеными, чем обычно.
– Что-что? – выкрикнула она, словно не веря своим ушам.
– Ты очень хорошо меня поняла. Твоему Пупсику придется срочно исчезнуть.
– Артур, пожалуйста, подумай, о чем ты говоришь! Не может быть, что ты всерьез этого хочешь!
– Может, Доната. Я больше не желаю его здесь видеть. – Он протянул руку под ящик письменного стола, вытащил бутылку коньяку и стакан и наполнил его, ничего не предлагая Донате.
– Он свой испытательный срок выдержал! У тебя нет никаких причин для его увольнения!
– Ошибаешься, Доната. Причина есть. Но письменно я ее фиксировать не стану, а вместо этого мы уж придумаем что-нибудь такое, что ему не повредит. Не будем же мы портить ему всю жизнь из-за тебя.
– Что ты за человек?!
– Во всяком случае, не злонамеренный. – Могучим глотком он опорожнил стакан наполовину и провел по усам безымянным пальцем. – Ты, наверное, удивишься, если я скажу, что даже рад твоим развлечениям с этим парнем. В связи с этим должен тебе сказать, что ты еще достаточно молода, чтобы не устраивать
