– Всерьез.
– Мне никогда не казалось, что я тебе мешаю.
– Ты ограничиваешь мою свободу.
– Но позволь! Только потому, что я была против этой неестественной связи…
Доната перебила ее.
– Не только поэтому. Я, вероятно, продам дом…
– Но это же безумство!
Доната не позволила себя прервать.
– И, когда это окажется необходимым, я хочу иметь возможность совершенно свободно решать все связанные с этой сделкой вопросы, не вступая с тобой в долгие предварительные дискуссии.
– Теперь я уже вообще тебя не понимаю. Мне казалось, ты любишь свой дом.
– Я его любила. Но ведь дом это все же нечто вполне материальное: дерево, кирпич, цемент, собранные воедино в соответствии с моими представлениями. Долгие годы он мне приносил радость, но теперь он стал для меня слишком велик. Иначе говоря, я уже переросла ту полосу жизни, когда он был мне впору.
– А как же твои коктейли? Твои знаменитые приемы?
– Их результаты никогда не оправдывали расходов. Сильвия, не выпуская сигареты, провела по лбу рукой.
– Мне кажется, что я разговариваю с чужим человеком.
– Может быть, я для тебя действительно чужая. Но не обращай на это внимания. Говорят, такое случается даже в самых лучших семьях. Важно лишь, чтобы ты усвоила одно: я прошу тебя уехать из этого дома.
– Когда?
– Разумеется, как можно скорее. Мне не хочется, чтобы создалось такое положение, при котором придется тебя торопить; не хочу и ссориться с тобой больше.
Сильвия придавила сигарету:
– А что будет с четой Ковальски?
– Это вопрос второстепенный. Я уверена, что у них есть сбережения. Вероятно, старики уйдут на покой, если только новый владелец дома не будет настаивать на том, чтобы они еще на некоторое время остались. Что я, кстати говоря, на его месте и сделала бы.
– Ты говоришь так, словно все уже решено.
– К тому идет.
– Назови мне хотя бы одну действительно важную причину. Твои аргументы – что дом слишком велик, что он для тебя уже пройденный этап – меня просто не убеждают.
– Ну ладно, если уж ты сама не догадываешься: мне нужен оборотный капитал для фирмы.
Сильвия явно испугалась.
– Разве дела идут так плохо?
– Да.
– Тогда дам тебе совет: вложи полученные от продажи дома деньги в ценные бумаги, и тогда тебе вообще больше не придется работать.
Доната рассмеялась.
– Это на тебя похоже. Ты не в состоянии понять, что работа это нечто большее, чем простое зарабатывание денег. Это – содержание моей жизни. – Теперь поднялась и она. – Иди спать, сестра! А я еще проветрю комнату.
Стоя затем в проеме открытой двери на террасу, она глубоко вдыхала свежий, сухой зимний воздух. Чувствовала она себя уже значительно лучше, чем в момент прощания с Тобиасом. Наконец-то ей удалось добиться ясности в отношениях с Сильвией. Давно следовало это сделать. Доната была полна решимости держаться принятого жесткого курса, пока сестра не съедет. Жить с ней вместе никогда не было удачным решением вопроса.
Доната сознавала, что после смерти мужа старалась сначала оставить все по-прежнему. Большой дом давал ей такую возможность, и она ею пользовалась. Ей и в голову не приходило, что можно начать все заново и зажить совсем по-другому.
Что касается продажи дома, то в действительности такая необходимость еще не назрела. Доната пока лишь играла с этой мыслью. Но она уже не любила свой дом так, как раньше. Он оказался фактором, противодействующим ее любви. В нормальной квартире, в обычном доме, где площадь сдается внаем, Тобиас мог бы оставаться с ней до тех пор, пока этого желали они оба. Бесчисленное количество пар так и поступали. И тогда не играли бы никакой роли ни разница в возрасте, ни то, что она его руководитель.
Правда, дом и связанный с ним стиль жизни не делали пропасть между ними непреодолимой. Но если она решила не выставлять Тобиаса, как сам он говорил, в роли жиголо, если она не хочет совсем его потерять, то должна разделить с ним его скромные условия существования.
Если уж придется выбирать между Тобиасом и домом, то принять решение не составит труда.
Положение с заказами в архитектурной фирме было чрезвычайно скверным. Кроме поселка «Меркатор», где работы должны были продолжаться еще до конца года, удалось получить всего один заказ: госпожа доктор медицины Хайда Гурлер унаследовала дом своего деда в Альт-Швабинге и обратилась за помощью к Донате. Вилла деда, дожившего до преклонного возраста, обветшала, и ее предстояло полностью обновить и перестроить в соответствии с пожеланиями докторши. Но поскольку она была подругой, Доната не могла, да и не хотела, рассчитывать гонорар по ставкам официального «Порядка оплаты работы архитекторов и инженеров» (ПОРАИ), а собиралась получить лишь ту сумму, которая покроет все фактические затраты, без каких-либо надбавок.
В одно февральское утро – это был первый погожий день после долгой и холодной зимы – Доната собрала всю свою команду в совещательной комнате и с полной откровенностью описала создавшееся положение.
– Если это не окажется абсолютно необходимым, то я все же не хочу никого увольнять. Но я считаю, что все мы должны засесть за работу с удвоенной энергией. Если мы не будем пропускать ни одного конкурса, идет ли речь о крупных или о мелких объектах, если наши проекты окажутся столь замечательными, что никто их не превзойдет, то только сам дьявол сможет нам помешать выйти из кризиса!
Ее слова были приняты с одобрением. Особенно те сотрудники, которые были зачислены только осенью прошлого года, вздохнули с облегчением, видя, что увольнение, которого они опасались, в ближайшее время им еще не грозит. Боялись увольнения, разумеется, и все остальные.
– Мы выложимся до предела, Доната, – заверил ее Гюнтер Винклейн, принявший на себя, как старейший из всех сотрудников, роль выразителя их настроений.
– «До предела» может еще оказаться недостаточным, – ответила она. – Я требую еще большего: чтобы каждый буквально превзошел сам себя!
Зазвонил телефон. Она сняла трубку и сказала: «Да?», зная, что звонок сюда может быть только из приемной. Все внешние абоненты соединялись сначала с госпожой Сфорци, а та, переговорив с Донатой по внутренней связи, могла затем соединить ее непосредственно со звонившим.
Доната прослушала сообщение Сфорци и сказала: – Передайте ему, что у меня совещание. Я сама позвоню ему через полчаса.
Потом она снова слушала какие-то слова секретарши.
Сотрудники уже начали тихо переговариваться между собой, и она энергичным жестом призвала их к порядку, а потом сказала в трубку:
– Ну ладно, подключайте! – И снова стала слушать. Остальные не знали, с кем она говорит, и не могли понять, о чем идет речь. Но им все же стало ясно, что позвонивший очень взволнован, и они подавленно молчали, чуя недоброе.
– Нет уж, пожалуйста, не взваливайте на нас такие обвинения, господин Пихлер, – резко бросила в трубку Доната. – Я признаю, что допущена халатность, и сожалею о том, что там у вас произошло. Но ответственность лежит, в первую очередь, на Оберманне! – Возникла новая пауза. – Разумеется, он будет это утверждать, ничего другого и ожидать нельзя! Я сама выеду к вам и посмотрю на допущенные огрехи! – Доната положила трубку.
