не следы побоев, она бы решила, что все это произошло с кем-то другим, а не с ней. Словно она пережила период безумия или полной амнезии.
— Я хочу пить, — наконец проговорила девушка.
Доктор сделала знак вошедшей в комнату санитарке, чтобы та выполнила просьбу Катрин. Доктор Конвей протянула Катрин стаканчик с водой и помогла удержать у губ. Девушка едва улыбнулась в знак благодарности, возвращая пустой бумажный стаканчик. Доктор потрогала ее лоб рукой. Температуры не было, немного выше нормальной, но ничего страшного.
Присланный из полиции фотограф, испанка, лет двадцати пяти лет, явно торопилась.
— Привет, Глория, — сказала доктор Конвей.
Обе хорошо друг друга знали — слишком хорошо, если так можно выразиться, так как виделись четыре-пять раз в неделю: количество зарегистрированных изнасилований в Нью-Йорке приводило в ужас. При этом всем известно, что это лишь малая часть. Многие женщины предпочитали хранить в тайне случившееся и не заявлять о преступлении; причиной такого отношения был стыд или боязнь репрессивных мер со стороны насильника, которым в каждом втором случае был знакомый либо родственник потерпевшей. Поистине целомудренное общество!
Доктор Конвей слегка поправила волосы девушки, глаза которой были все еще расширены от испуга, и сказала:
— Тебе больше нечего бояться, Катрин. Здесь, с нами, ты в безопасности. Больше с тобой ничего не может произойти. — Она выдержала паузу и продолжила: — Это Глория — фотограф полиции Нью- Йорка.
— Это не займет много времени. — Испанка достала маленький аппарат с достаточно яркой вспышкой и сделала снимок Катрин, сидящей на столе для осмотра.
Затем приблизилась к ней и зафиксировала разорванное платье с пятном крови в районе нижней части живота, прожженное, очевидно сигаретой, в нескольких местах.
После каждого отснятого кадра Глория улыбалась, пытаясь подбодрить Катрин. Затем она сняла ее лицо крупным планом. Оно все было покрыто синяками: левая щека припухла, а под глазом был кровоподтек. На нижней губе девушки был порез, поэтому она тоже распухла. Волосы растрепались. Молодая женщина явно подверглась нападению.
Судя по ушибам и ссадинам на руках, она, вероятно, оказывала сопротивление нападавшему, который крепко держал ее во время изнасилования.
Более внимательный осмотр позволил обнаружить ранку на кисти правой руки, Глория попросила Катрин тихонько приподнять руку, чтобы фото вышло более четким. Девушка охотно подчинилась. Рука больше не кровоточила, но на мясистой части ладони, под мизинцем, остался красноватый порез примерно семь-восемь миллиметров. Будучи достаточно глубокой, ранка могла открыться снова при малейшем нажатии.
Затем на левом запястье Катрин фотограф заметила довольно свежий шрам, оставшийся после попытки самоубийства. (Доктор Конвей сняла повязку с руки.) Поскольку его происхождение было Глории неизвестно, она сфотографировала и его. Катрин хотела ей объяснить что-то, но у нее все — слова, намерения — перемешались, мозг соображал плохо. У нее не было сил. В любом случае фотограф сама предложила ей:
— Может, ты хочешь сейчас снять платье…
Катрин вопросительно посмотрела на доктора Конвей, та кивнула головой в знак поддержки. Катрин встала и с помощью доктора сняла платье, под которым ничего не оказалось; девушка отнеслась к этому с неподдельным стеснением, какое испытывают, раздеваясь в присутствии незнакомых людей. Сначала она рефлекторно хотела прикрыть рукой низ живота, но потом поняла, что стыдиться в данных обстоятельствах нелепо, и смущенно улыбнулась, на что женщина-врач тоже ответила улыбкой: стыдливость Катрин была такой естественной!
Фотограф сделала несколько снимков и потом попросила:
— Если ты не против, повернись, мне нужно сделать фотографии со спины.
Конечно, это был обычный осмотр, и обе женщины проводили его профессионально, но, несмотря на это, Катрин испытывала не меньший стыд. В конце концов, это касалось ее женской интимной стороны! Все это напоминало ей о том, что на нее напали, возможно изнасиловали. Тем не менее она без возражений легла на живот. Защелкала вспышка.
— Ну вот и все, — сказала фотограф.
Затем она повернулась к доктору Конвей, пожала ей руку и ушла.
— Ляг, пожалуйста, в кресло, — попросила доктор. — Я сейчас тебя осмотрю.
Врач надела хирургические перчатки, взяла деревянный пинцет и склонилась над промежностью Катрин. Она сразу же заметила присутствие какого-то предмета прямо на поверхности влагалища. Поначалу она сочла, что это обрывок ткани или бумаги. Тогда врач раздвинула шире половые губы, и то, что она увидела, подтвердило ее следующее предположение.
Это был презерватив, который, казалось, не содержал спермы или, во всяком случае, недостаточное количество, чтобы заметить ее невооруженным глазом.
Хотя выводы относились скорее к компетенции полиции, доктор подумала, что наличие презерватива выглядит достаточно странным. Насильники редко ими пользовались, так как обычно торопились, нервничали, находясь в состоянии возбуждения, почти безумия, что вряд ли совместимо с мерами предохранения подобного рода. Такие преступники редко опасались заразиться венерическими заболеваниями. С другой стороны, они сами зачастую были инфицированы.
Хотя, возможно, насильник принадлежал к семье Катрин и боялся быть уличенным, так как был хорошо знаком с жертвой. Это мог быть ее отец, дядя. Или еще кто-то из окружения, из того же квартала, некто, с кем она часто здоровалась и кто в один из дней, обезумев, сбросил с себя маску добропорядочного гражданина…
Доктор подцепила предмет пинцетом, предупредив Катрин о том, что собирается достать кое-что из ее влагалища. Она изъяла презерватив, который был, по всей видимости, больше среднего размера, и положила на металлический поднос. Женщина сделала это быстро и без комментариев, чтобы не тревожить Катрин. Но девушка заметила презерватив.
— О! Что это? Меня изнасиловали? — закричала она.
Бедняжка разрыдалась.
Для доктора Конвей это лишь подтвердило ее догадку о том, что вследствие перенесенного шока девушка все забыла. Если только она не была накачана наркотиками, что покажут анализы.
Катрин продолжала плакать от стыда, от злости и протеста. То ужасное, связанное с провалом памяти, что произошло с ней и в чем она сомневалась с того момента, как очнулась, явно случилось на самом деле! Она была зверски изнасилована! На нее не только напали, избили, что доказывают следы побоев, но и изнасиловали! Какой-то мужчина, которого она знать не знала, совершенно чужой, какой-то маньяк надругался над ней, раздел и зверски взял силой!
Она убрала ноги с подставок, села и, обессиленная, потянувшись к дружескому теплу, склонилась к доктору Конвей, а та, прекрасно понимая причину приостановки осмотра, пыталась утешить ее, стараясь найти нужные слова. Хотя что тут можно сказать? Зло совершено. Раз и навсегда. И ничто не может стереть из памяти девушки это преступление, этот позор. Омерзительное пятно, ужасный и неизгладимый отпечаток навсегда останется тяжким воспоминанием в ее душе.
Катрин плакала. Она чувствовала себя запятнанной навсегда. Даже если она ни о чем не помнила — она знала об этом. Это невозможно забыть, и никогда эта болезненная уверенность не сотрется из ее памяти: ее изнасиловали.
Когда девушка немного успокоилась, доктор Конвей сказала самым нежным тоном:
— Я должна продолжить осмотр. Еще немного, и ты сможешь принять душ и отдохнуть — тебе это необходимо!
Катрин сделала глубокий вдох, но все же снова легла на стол и поместила ноги на подставки. Продолжая осмотр, доктор обнаружила множественные внутренние травмы. Изнасилование было зверским, а член насильника, без сомнения, был больше обычного, о чем свидетельствовал размер кондома. Вызванные отсутствием естественной смазки характерные разрывы говорили о болезненном и
