мексиканку, ее широкое лицо и вытаращенные от волнения глаза напугали его настолько, что от удивления и оцепенения он вскрикнул.
Женщина вышла. Гибсон постепенно пришел в себя, затем, позвав горничную, извинился, а так как он намеревался спросить ее о причине столь своевольного решения разбудить, она его опередила:
— Полисия!
— Полиция?
— Да, внизу полисия! Они сесясь же хотят вас видить, доктор. Вот посему я вас разбудила. Я изьвиняюся…
— Да нет же, все в порядке, Эстрелла. Я понимаю. Скажите им, что я иду.
Она отправилась в гостиную. Заметив, что спал одетым, доктор нахмурил брови. Это было не в его правилах, так как обычно он спал совершенно обнаженным. Он провел рукой по лицу, голова раскалывалась от боли. Неужели он вчера пил? Ничего такого он не припоминал. На самом деле Томас осознал, что вообще ничего не помнит — ни что он делал, ни где был и с кем — ничего!
Это обеспокоило его: с ним никогда не случалось ничего подобного. От всего этого ему стало не по себе, потом он почувствовал страх. Но медлить было нельзя: полиция ждала его в гостиной! И все же он зашел в ванную, посмотрелся в зеркало и обнаружил, что выглядит ужасно: лицо было бледным, почти восковым. Умываясь холодной водой над одной из двух больших раковин, он обнаружил на руках глубокие царапины.
Откуда они? Как он мог так пораниться? На него напали? Однако повреждения вовсе не походили на те, что получают в драке. Он бы сказал, что так можно пораниться, свалившись с велосипеда, а ладони рук оцарапаны об асфальт.
Он вытер лицо и руки полотенцем, наскоро причесался и направился в гостиную, терзаясь вопросами. Что такого мог он сделать, чтобы спровоцировать приход сил правопорядка? Еще он спрашивал себя, пил ли он накануне. Томас дыхнул себе в кулак: от него несло водочным перегаром! Возможно, это все объясняло. Он слишком много выпил, что в последние месяцы с ним случалось все чаще, и отключился. Ему приходилось слышать от пьющих друзей, что такое бывает. Но с ним самим такое случилось впервые. Отключка. Так оно и есть! Потеря памяти. Обо всем просто забываешь. Тогда, наверное, по дороге он попал в аварию, что объясняет раны на руках.
Войдя в гостиную, Томас был неприятно удивлен, увидев, что ассистент Тамплтона кромсает стоявший там черный кожаный диван огромными ножницами.
Хозяин дома возмутился.
— Эй, вы! Что вы делаете? — закричал он, от негодования потрясая руками в воздухе.
Вильямс продолжал выполнять задание. А вот его патрон с удовольствием вмешался:
— Он делает свою работу, доктор!
Томас обернулся и узнал инспектора Тамплтона, после кончины жены именно он отравлял ему жизнь в течение месяцев. Он, безусловно, жаждет доставить новые неприятности. Может, это все просто дурной сон? Зачем этот инспектор явился в его дом с одним из своих помощников, да еще в сопровождении двух полицейских в форме, которых он только что заметил? К чему подобная делегация? Решительно, можно подумать, что ночью он не иначе как совершил ужасное преступление!
Томас не ответил инспектору, — возможно, он промолчал из-за того, что храбрость оставила его. В этот момент на кофейном столике, рядом с двумя пустыми бокалами, которые ассистент еще не успел положить в пластиковые пакеты, он заметил упаковку мнемониума: вид этого препарата вызвал у него необычную реакцию. Он не мог с уверенностью сказать, видел ли его раньше, однако это что-то ему напоминало. Но что? Он не знал.
Томас подошел к столику и увидел инструкцию по применению препарата, со вчерашнего вечера валявшуюся там развернутой. Крупными буквами там значилось:
Интуитивно он связал в единое целое: бокалы на столе, опорожненная бутылка водки, упаковка мнемониума… Должно быть, он принял таблетку и лекарство заблокировало его память. Так вот что произошло! Никакого другого объяснения его отключке не было.
В это время молодой Вильямс продолжал вырезать из кожаной обивки дивана десятимиллиметровый квадрат!
— Кто дал вам на это право? — спросил его психиатр.
И снова Тамплтон пришел на помощь своему ассистенту:
— У меня есть ордер на обыск, этого достаточно, чтобы перевернуть ваш дом вверх дном. — И он предъявил документ, на который Томас даже не взглянул. Выдержав паузу, словно для того, чтобы усилить эффект разыгрывающейся драмы, инспектор с усмешкой добавил, держа в руке вторую бумагу: — Я также располагаю ордером на ваш арест по подозрению в нападении и изнасиловании вашей пациентки Катрин Шилд, которая этим утром была найдена в вашем «мерседесе» на пляже рядом с вашим же домом. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Новость явно шокировала доктора. Но так как Гибсон был почти уверен, что принял таблетку мнемониума и в результате ничего не помнил, он не возразил ни единым словом, к радостному удивлению инспектора, который, без сомнения, принял эту пассивность за признание вины. Это было слишком хорошо, слишком просто! В конце концов, он может засадить его в тюрьму и тут же добиться полного признания в том, что связано со смертью жены.
— Не хочу усугублять ваше отчаяние, доктор, но у меня такое впечатление, что последующие годы жизни вы проведете в тюрьме.
Томас не поддался на провокацию, он тут же задал вопрос:
— Как она?
— Кто?
— Катрин, конечно!
— Она вне опасности. — Инспектор настолько растерялся, что не сразу понял, о чем его спросил доктор.
Томас явно почувствовал облегчение. Не так важно, что он мог или не мог сделать со своей пациенткой за время долгих часов своей отключки, главное, что он ее не убил!
Во взгляде инспектора появилось новое выражение. Решительно, этот врач знает свое дело! Какое сострадание к пациентам! По меньшей мере он умело играет свою роль. Да, именно так, он делает все, чтобы усыпить бдительность полиции, как было при расследовании смерти его жены. Но на этот раз у него ничего не выйдет: слишком много против него улик.
Инспектор сделал знак полицейским. Дюжий верзила подошел с наручниками.
— Вы собираетесь надеть на меня наручники? — спросил Гибсон, указывая на полицейского.
В это время инспектор обратил внимание, что руки врача покрыты ссадинами и порезами. Он взял его за правую руку, попросил показать левую и спросил:
— Вы поранились, доктор?
— Я… по всей видимости, да, — пробормотал Томас.
— Что значит «по всей видимости»?
— Я не могу вспомнить.
— Вы не помните?
— Нет.
— Мы обнаружили следы крови на сиденье вашей машины рядом с пострадавшей. А на ней были мужские перчатки. Перчатки из черной кожи, «порше». Это вам о чем-нибудь говорит, доктор? К тому же кровь запеклась и на перчатках.
Томасу стало дурно. Кожаные перчатки были той же марки, что и его собственные перчатки для вождения! Что и те, которые были на руках жены во время роковой аварии! Что за странное совпадение! Какой жестокий поворот судьбы!
Инспектор подвел итог:
— Если тест на ДНК покажет, что на сиденье и на перчатках ваша кровь, вам, доктор, понадобится
