Молодой прокурор не привык иметь дело со столь несговорчивыми свидетелями.
— Не понимаю, что могло случиться, — ответила она наконец. — Возможно, это ошибка секретаря. Мы составляем сотни новых досье каждую неделю.
— Доктор Конвей, я хотел бы вам напомнить, что сейчас вы находитесь под присягой и можете быть обвинены в даче ложных показаний, что согласно уголовному кодексу является тяжким преступлением. Подтверждаете ли вы, что никогда не видели этих снимков? — сказал он, передвигая их на своем столе.
— Подтверждаю.
— И они, по вашему мнению, не имеют отношения к ранам, которые вы могли наблюдать у мадемуазель Шилд во время осмотра, проведенного вами утром шестнадцатого июля?
— Нет.
— Эти наблюдения были отражены на странице семь вашего отчета, которая была изъята, — возразил Томас.
Он чувствовал, что почва уходит из-под его ног.
Доктор Конвей, поглядев на Катрин, заколебалась. Бедная молодая женщина, над которой надругались таким отвратительным образом, возможно, этот след останется в ее душе навсегда! Как мужчины могли опуститься до такой мерзости, подвергнув ее подобному унижению?!
Принимая во внимание упрямое молчание доктора Конвей, судья взял составленный ею медицинский отчет и настойчиво спросил:
— Доктор Конвей, это полный текст отчета, представленного вами в суде?
— Отчет, который я подписала, тот самый, что вы держите в руках.
— Вы подтверждаете, что он полный? — спросил Пол Кубрик. — Вы утверждаете, что седьмой страницы в нем никогда не было?
— Я не знаю, но этих снимков здесь не было.
— Но как получилось, что в отчете есть перескок с шестой страницы на восьмую? — продолжил он. — Еще одна ошибка секретаря?
— Да.
Повисла пауза, но судья вновь заговорил:
— В таком случае, доктор Кубрик, мне жаль, но эти фотографии не могут быть приняты в качестве доказательств.
— Но есть заключение доктора Конзидини, который является известным судебно-медицинским экспертом! — возразил Пол, отчаянно пытаясь переломить ход событий.
— Вы знаете так же хорошо, как и я, что это заключение также не может быть принято, по крайней мере не в этом суде. Оно основано на фотографиях, подлинность которых не установлена. Значит, оно тоже недействительно. Мне жаль. Увидимся на суде через… сорок минут.
Кубрик хотел было что-то возразить, но понял, что это бесполезно. Судья Бернс прекрасно знал свои права, и прокурор не мог на него повлиять.
— Спасибо, что приняли нас, ваша честь.
— Я могу теперь идти? — спросила доктор Конвей.
— Да, — ответил судья. — Вы свободны.
— Мне хотелось бы переговорить с вами, — сказал Томас.
— Это ни к чему не приведет.
Доктор Конвей посмотрела на Джулию, затем на Катрин:
— Мне жаль, что не могу вам помочь, мадемуазель. Желаю удачи.
Она казалась измученной, однако перед ее глазами стоял образ дочерей, которые были смыслом всей ее жизни. Нет, она бы не смогла…
Она сглотнула слюну. У нее перехватило горло, к глазам подступили слезы. Она в спешке покинула кабинет судьи.
Томас хотел было удержать ее, но Пол его остановил.
— Оставь, — сказал он.
Он знал, что нельзя оказывать давление на свидетелей и в любом случае было слишком поздно: судья не изменит своего решения. Впрочем, репутации прокурора и так был нанесен ущерб, к тому же из-за упрямства свидетельницы он лишь зря потерял драгоценное время.
Теперь у них оставалось сорок минут на принятие решения. Все вернулось ко вчерашней дилемме: идти дальше, до конца, или бросить все это?
Сорок минут… это все, чем он располагал.
Возвращаясь в свой кабинет, прокурор мысленно перебирал различные версии.
Неужели Томас заварил всю эту невероятную историю со снимками и недостающей седьмой страницей только ради спасения своей шкуры?
В таком случае четверо обвиняемых были невиновны…
Глава 58
Катрин подошла к скамье свидетелей.
На ней был темно-серый, почти черный, костюм и белая, целомудренно закрытая блузка — одежда, рекомендованная прокурором, в глазах присяжных это должно было создать образ серьезной женщины.
После долгих колебаний Пол Кубрик решил довериться своей интуиции и положиться на удачу — в прошлом это его никогда не подводило, — и продолжать в том же ключе.
Катрин, заметно волнуясь, принесла присягу. Джулия и Томас широко ей улыбались, чтобы приободрить.
Она заметила своих родителей, сидевших в первом ряду. Сначала ее внимание привлекла мать: всегда упрекавшая дочь в том, что та выбрала профессию комедиантки, она вновь появилась в суде в чересчур вызывающей шляпке! Но ведь она стремилась выглядеть получше… Потом Катрин встретилась взглядом с отцом. У него был жалкий вид, дочь до сих пор не сказала, что прощает его, — произойдет ли это когда-нибудь?
Последние кошмарные дни Катрин провела словно в тумане, заново переживая моменты изнасилования, болезненно перемешанные со старыми воспоминаниями о том, как когда-то отец бил ее головой о стенку, нещадно награждал ударами то кулаками, то ремнем. Искаженное лицо отца мелькало среди физиономий насильников, что усугубляло ее переживания.
Пол Кубрик тем временем подошел к ней. Он держался уверенно, стараясь ничем не выдавать сомнения, охватившие его с приближением допроса основного свидетеля. Тепло улыбнувшись Катрин, чтобы поддержать ее, он начал:
— Мадемуазель Шилд, узнаете ли вы присутствующих в этом зале троих мужчин, которым предъявлено обвинение? Это те, кто изнасиловал вас вечером пятнадцатого июля этого года?
— Да.
— Можете ли вы показать их суду?
Катрин обвиняющим жестом вытянула указательный палец в сторону Джозефа Харви, импозантного литературного критика, Гордона Степлтона, маленького лысого банкира, у которого на левой руке все еще была повязка, и, наконец, Губерта Росса, высокого чиновника, являвшегося правой рукой мэра города.
Трое мужчин инстинктивно выпрямились. Конечно, обвинение не было для них новостью. Но, несмотря на хрупкость молодой женщины — или, может, именно поэтому, — в этом жесте было что-то волнующее, и присяжные не остались равнодушными к этому.
Несомненно, адвокат, доктор Шмидт, наказал своим клиентам оставаться невозмутимыми, насколько это возможно, но, если бы взгляды троих мужчин могли убить, Катрин наверняка упала бы на скамью замертво.
— Мадемуазель Шилд, видите ли вы в зале человека, в доме которого вечером пятнадцатого июля вы
