побороться с Уолтером на руках, и Уолтер его положил за секунду. Пять раз подряд.
— Тогда почему он не выглядит сильным? — стонал Рино. — Это неправильно.
Он был очень сдержанным, тихим и не обращал на меня внимания — прием подавляющий, и особенно с близкого расстояния. Быть тихим и сдержанным и не обращать на меня внимания, запершись в ванной, в двух кварталах от меня, — это еще куда ни шло. Но когда мы с тобой видимся каждый день… это слегка раздражает. У него был редкий дар: быть дружелюбным со всеми, ни с кем особенно не сближаясь.
Хотя он был далеко не так прост. Номера типа «Куда ты всё смотришь?» или «Тебе чего-нибудь нужно» с Уолтером не проходили. Он был человеком непредсказуемым: мог ударить без предупреждения и забыть о тебе еще до того, как ты грохнешься на пол. Но он никогда ни о чем таком не рассказывал, что приводило меня в восторг. Он был крепким орешком, наверное, самым крутым мужиком во всей нашей компании — кроме, может быть, Яноша, — из тех безнадежно больных настоящих мужчин, которые режутся в покер всю ночь напролет, едят консервы прямо из банки, могут сорваться чуть ли не в другой город, чтобы попасть на футбольный матч, и угоняют мощные машины, и тем не менее он регулярно звонил своей маме и помнил про день рождения сестры.
— А вот еще случай кошмарного невезения. Один мойщик окон на севере Англии работал по двенадцать часов в сутки, шесть дней в неделю, в течение десяти лет, чтобы скопить на машину своей мечты, «роллс-ройс». — Голос у Влана помрачнел. — В то утро, когда он купил наконец «роллс-ройс», он остановился и вышел купить газету. Купил, значит, газету, а когда выходил из магазина, его задавила его же машина, которую он не поставил на ручной тормоз.
— Ха-ха, — сказал Рутгер.
— Разве это кошмарное невезение? — вступил Ричард. — Я сейчас расскажу про кошмарное невезение. — У Ричарда и вправду было несколько очень хороших историй, но он повторял их из раза в раз. А вот с Уолтером все обстояло иначе: с ним можно было прожить полжизни, и только тогда, может быть, ты начнешь понимать, что происходит.
— Ну, валяй, — сказал Влан.
— Когда тебя убивает кит, это как?
— А что, истории про акул все закончились?
— Киты такие большие, что они просто созданы убивать людей. Твои истории про утопленников всем уже надоели.
— Это не про утопленников. Когда ты сидишь в дорогом ресторане, и тебя убивает кит, это нормально?
— Пищевые отравления — не такая уж редкость.
— Я не про то, что ты ешь кита. Я про то, что ты погибаешь насильственной смертью, когда сидишь в дорогом ресторане, в четверти мили от моря, тупо таранишься в карту вин, и вдруг появляется кит и кончает тебя на месте.
— Киты вообще-то не агрессивны.
— Я имею в виду, что ты погибаешь насильственной смертью, причем тебя убивает кит, самый неагрессивный на свете. Дело было в Таиланде. Один мой приятель… Суват… богатая шельма… построил на берегу моря шикарный отель… одно постельное белье в номерах стоило столько, что страшно даже сказать… при отеле был ресторан и школа дайвинга.
— И сколько твоих учеников утонуло?
— Никто не утонул. Школа проработала всего три дня. На открытии отеля были все местные «шишки». Все прошло на ура. На следующий день мы ждали первых гостей, но когда утром мы выглянули из окна на пляж — там лежал кит. Мертвый кит. Огромный мертвый кит на роскошном пляже. Киты, они и когда живы-здоровы, не сказать, чтобы особенно благоухают, а уж мертвые… в общем, воняло так, что желудок сводило. В общем, весь бизнес Сувата грозил накрыться тем самым. Он посылает своих парней, чтобы они оттащили кита обратно в море. Кит даже не сдвинулся с места. Ладно, говорит Суват, мы его похороним, и звонит своему подрядчику, чтобы нам прислали бульдозер. Как всегда: когда тебе нужен бульдозер, бульдозеров нет. Суват в ярости, но он уже расплатился с подрядчиком и надавить на него не может. Свободных бульдозеров у нас нет, говорит подрядчик, но в порядке дружеского одолжения могу выделить вам динамит. Суват отнюдь не в восторге от подобного предложения, но ему надо избавиться от кита.
А тут еще этот несчастный случай…
— Какой несчастный случай?
— Умерла женщина, одна из гостей в ресторане. Она проглотила осу, а у нее, как оказалось, была аллергия на осиные укусы. В общем, она задохнулась. Суват весь на нервах. До него доходили слухи, что я приношу неудачу, а тут у него на пляже вдруг появляется дохлый синий кит — причем такое случилось впервые за всю историю страны, так что если ученые об этом прознают, от них тут отбоя не будет, — и одна из его самых важных клиенток умирает от укуса крошечного насекомого, в большинстве случаев совершенно безобидного. При одной только мысли о том, чтобы взрывать динамит на территории отеля, его начинает трясти. Сказать по правде, мне тоже не очень хотелось идти наблюдать за взрывными работами. Так что мы с ним засели в ресторане, в четверти мили от берега и кита, и Суват как раз читал карту вин и утешал себя тем, что у него лучшая коллекция французских вин к востоку от Дижона, когда кит взорвался.
Может, я мало что знаю про взрывы, или, может быть, сам подрывник тоже мало что знал про взрывы, но мне показалось, что это рванула атомная бомба. Весь пляж взлетел в воздух. Я сразу понял, что это не есть хорошо. А потом начали раздаваться глухие удары. Все ближе и ближе. Это падали ошметки горящей ворвани. Один из ошметков достался Сувату. Пока он мучительно выбирал между пино ноир и каберне, его прибило куском китовой туши. Все номера в отеле отлакировало песком и жиром, но сам кит остался практически невредимым, разве что сдвинулся футов на десять. А я собрал вещи и поехал искать себе новое место работы.
Мне было не очень приятно, что Хейди и Уолтер держатся вместе. И дело даже не в ревности. Хотя, может, и в ревности. Я пыталась быть приветливой и дружелюбной с ними обоими, но все равно чувствовала себя посторонней в их теплой компании, а как бы ты ни кричал, что тебе все равно, это очень обидно, когда твою дружбу в красивой подарочной упаковке оставляют неразвернутой на столе в кухне. Большинству наших ребят, например Влану, вообще все равно, с кем общаться. Они будут довольны и счастливы даже в компании совсем незнакомых людей, которые не говорят ни на одном языке из тех, что ты знаешь. Но для меня это имеет значение: с кем и о чем разговаривать.
В «Вавилоне», конечно же, не было недостатка в общении. Но настоящих друзей у меня там не было. Я так ни с кем и не сблизилась. Я часто задумывалась, глядя на наших ребят на крыше, с кем из них я буду поддерживать отношения, когда вернусь в Лондон. Одно время я даже подумывала подыскать в Барселоне работу танцовщицы, но я никого там не знала. И мне хватило ума понять, что без связей мне точно нигде не устроиться. Я имею в виду не устроиться так, как хотелось бы.
Хейди ни с кем не сближалась. Держалась особняком. Ходили слухи, что еще совсем маленькой родители скинули ее бабке с дедом, где к ней относились как к дорогостоящему и досадному неудобству. Бедный, никому не нужный ребенок… и так продолжалось, пока на помощь не пришла биология. Все психологи — идиоты, тут даже никто не спорит. Представление о том, что из прошлого каждого человека можно выудить какие-то там детриты и по ним предсказать всю судьбу этого человека, — это полная чушь, но в случае с Хейди все было ясно: она так и осталась обиженным шестилетним ребенком, обозленным на всех и вся, который мстит миру за все обиды, и мир не расплатится еще долго. Уолтер был более доступном в плане дружеского общения, хотя сам не особо стремилея общаться: то есть всегда отвечал, если к нему обращались, но никогда не обращался к кому-то первым. И по сравнению с тем, что ты вкладывал в Уолтера в этом смысле, ты получал взамен крайне мало. Почти ничего.
Ричард слегка оживил обстановку, обозвав Влана французским гомиком. Потом передумал и обозвал его высокомерным французским гомиком.
— Разве это высокомерие, когда хочешь что-то понять? — возразил Влан. — Зачем тебе разум и способности к пониманию, если ты ими не пользуешься и не стремишься ничего понимать? И что высокомерного в понимании? Я понимаю, как работает самолет, хотя сам самолеты не строю. Я понимаю, отчего происходит землетрясение, хотя если землетрясение случится, я по этому поводу смогу сделать не больше, чем сделал бы шарик для пинг-понга.
