Мирани улыбнулась.
Орфет в сердцах перегнулся через борт. — Знаешь, дружище, я люблю тебя всей душой, но лучше, когда ты был один. — Он схватил Аргелина за руку. Генерал легко вскарабкался по борту, но в последний миг его нога поскользнулась на оструганных досках, он вскрикнул и, ухватившись за планшир, повис над алой водой. Мирани схватила его за руку, и общими усилиями генерала втащили в лодку.
Задыхаясь, он сверкнул на нее глазами.
— Размещайтесь. — Старый Архон уселся у руля. — Ты, Орфет, садись-ка на весла. Тебе не помешает немного поработать. И ты, генерал, тоже мог бы помочь.
Темная лодка отошла от берега, тихо развернулась и пошла по реке из маковых лепестков. Весла размеренно поднимались и опускались. Орфет тяжело дышал, Аргелин старательно уклонялся от водяных брызг. Они углублялись в туман, в темноту, которая грозила поглотить их. Наконец старый Архон встал и, пошатываясь, прошел на нос. Там он поднял золотой диск.
— Смотрите, — тихо молвил он. — Впереди — страна мертвых.
Он быстрым движением поднял диск над головой. Тот сверкнул, и воздух вспыхнул от его жара. Туман рассеивался на глазах, будто где-то, далеко, высоко, вставало новое солнце.
Небо стало голубым, река заискрилась россыпью маковых лепестков. А на дальнем берегу раскинулось Иное Царство.
В меду его ужалила оса
Сетис облокотился о балюстраду белого балкона.
Отсюда, с высоты, крохотными точками посреди необъятной синевы еле виднелись трепещущие в дымке очертания императорских кораблей. Их можно было разглядеть только в жарком сиянии полуденного солнца. Добралась ли туда Ретия? Что с ней сделали? Взяли в плен? Поверили ли ей императорские генералы, а если поверили, скоро ли сумеют сообщить Высочайшему о том, что его племянник захвачен мятежниками на Острове?
— Он опоздает, — мрачно пробормотал Сетис.
С тех пор как у него в голове прозвучали слова Бога, он завел привычку часто говорить вслух, потому что даже в мыслях уже не мог чувствовать себя наедине с собой. Этот безмятежный голос сковывал его своим ледяным спокойствием, и Сетис даже в одиночестве чувствовал рядом с собой его незримое присутствие, то и дело оглядывался через плечо. Больше он ни разу не слышал этого голоса, но защититься от него было нельзя, спрятаться негде; голос мог зазвучать опять, в любую минуту, внутри у него, и не слышать его невозможно. От этого было страшно. Если слишком много думать о незримом голосе, можно сойти с ума. Как Мирани выдерживала это? Неужели все его мечты, все сокровенные помыслы лежали перед Богом как на ладони, словно забавные игрушки? И сейчас лежат, в эту самую минуту?
Позади нависла тень. Он обернулся, за спиной стояла Крисса. Тихо ойкнув, она отскочила.
— Это всего лишь я!
В руках у нее была фляга с вином и миска с хлебом и финиками. Она торопливо поставила еду на голубой стол.
— Я подумала: ты, наверно, хочешь есть. Это всё, что я сумела найти.
Сетис посмотрел на нее.
— Спасибо. — Он налил себе в чашу светлого вина, пригубил. Брови сами собой взлетели вверх.
— Я так и знала, что тебе понравится, — самодовольно сказала Крисса. — В покоях Гласительницы есть потайные запасы. Гермия всегда питала слабость к хорошему вину.
Никогда, даже в штаб-квартире Аргелина, Сетис не пробовал такого тонкого по вкусу вина. Он взял финик и спросил:
— Как идут дела?
Крисса нахмурилась.
— Я себе все ногти переломала. — И, заметив его усмешку, торопливо добавила: — Но это, конечно, не имеет значения. Только не понимаю, почему Девятеро должны трудиться как рабы. Тут и без нас довольно людей.
— Шакал дал нам всё, что мог. А Оракул…
Она пожала плечами.
— Знаю, знаю. Наша святыня. Но расселина глубоко забита землей, всяким мусором. — У нее в глазах блеснула надежда. — Этот худой… Креон, да? Он ведь раскапывает Оракул снизу?
— На это у него уйдет много месяцев. Слишком уж много завалов.
Приказ Бога прозвучал словно вспышка откровения, но время работало против них. Даже отсюда были видны песчаные горы, которые люди Ингельда возводили под черными стенами Города. Они рыли изо всех сил, делали подкопы под громадное здание, искали потайные туннели, спешили вскрыть гробницы. Рано или поздно они найдут вход и начнут грабить.
С крепостных стен на головы наемников дождем сыпались стрелы и камни, горшки и кастрюли, отравленные дротики, лилась кипящая смола. Но Город был обителью мертвых, там жили тысячи работников, но не было настоящего оборонительного оружия.
Сетису пришла в голову неожиданная мысль; он выплюнул косточку, схватил еще пару фиников и спросил:
— Где Шакал?
— Ах, он? — Крисса пожала плечами. — На Мосту, наверно.
Отстранив ее с дороги, он вышел на лоджию, полную изысканных статуи, но Крисса выскочила вслед за ним.
— Сетис!
— Что?
Молчание.
Он остановился. Оглянулся.
И поймал на себе сердитый взгляд Криссы.
— Ты забыл назвать меня «пресветлой».
Он оторопел от изумления.
— Прости.
— Сетис, я тебе нравлюсь?
— Конечно, пресветлая.
— Так же, как Мирани?
Опасность. Он почувствовал ее кожей; она опалила, будто дыхание огня. Сетис осторожно проговорил:
— Дружба с вами обеими — большая честь для меня, пресветлая. Я всего лишь простой писец…
— Верно, ты писец, так что не заносись слишком высоко! — Она скрестила руки на груди, и по ее гневному голосу Сетис понял, что не сказал того, что требовалось. Надо было польстить побольше.
— Знаешь, больше никто не верит, что ты на самом деле слышал Бога. Тетия сказала мне: «Этот писец, он такой заносчивый! Готов на все, лишь бы пробиться повыше».
Сетис уныло улыбнулся и направился прочь. Вот, значит, какие пересуды приходилось выносить Мирани. Но какое ему дело до пары стервозных девчонок?
Так он думал, пока не услышал слова Криссы:
— Ты, наверно, беспокоишься за сестру и отца.
Он замер. Его остановили не столько ее слова, сколько голос. Полный язвительного сарказма, он больше подошел бы девушке совсем другого склада — постарше, пожестче. Но ему улыбалась все та же прелестная Крисса; она стояла, облокотившись на балюстраду, и ветерок шевелил ее нежно-розовую тунику.
— Что ты хочешь сказать?
— Только одно: ты ведь не знаешь, что с ними случилось, правда? А в Порту творятся такие ужасы!
