начнет качать из стороны в сторону. Здравый смысл точно вымыло алкоголем. Вместо него образовался горячий вакуум.
— Если я не выпью еще вина, то разобью этот чудный бокал, — сообщила я, удивляясь собственному голосу — он сделался хрипящим.
— Бей. — Ангел из мрака, похоже, тихо рассмеялся.
Смех его решил судьбу бокала. Я с силой швырнула прекрасную вещь на пол, наслаждаясь убийственным звоном, испугавшим тени.
— Ты купишь новый? — поинтересовалась я, торжествующая.
С клокочущей злой радостью в сердце. И с по-прежнему пустой вакуумной головой.
— Увы, уже не смогу. Этому бокалу двести восемь лет. Было…
Потрясенный возглас вырвался у меня. Боже мой, что я творю? Комната во мраке качнулась и едва не перевернулась на 360°. Что-то стальное вдруг начало сдавливать влажные виски. Я дотронулась до них дрожащими холодными пальцами, пытаясь избавиться от давящего ощущения. Оно сделалось еще сильнее. От давления начали закрываться глаза.
— Мне очень жаль. — пролепетала я, с ужасом понимая, что глаза мои вот-вот закроются без моего желания. — Я не знаю, что со мной сейчас происходит…
И я даже не уверена, услышал ли меня Гарланд на другом конце стола, потому что едва слышно шептала пересохшими губами.
— Смотри на свечу, она уже догорает. — Ангел-city опять на мгновение проступил из переплетенных теней, и его лицо, светлое-светлое, удивительное и чуть-чуть печальное, вновь показалось мне иконным.
Свеча напоследок мигнула, занялась темно-синим, пронзительно затрещала и погасла.
И я выпала из реальности. С головокружительной высоты опрокинулась в абсолютную тьму. И, кажется, разбилась насмерть…
…Глаза открывались медленно-медленно. Веки казались тяжелее бетонных плит Когда же, наконец, глаза открылись, то поначалу ничего не увидели, ибо перед ними клубился серый туман. Потом туман стал рассеиваться, и проступила комната со всеми предметами.
Знакомая комната.
Крохотная, с низкими потолками, выцветшими дешевыми шторами, оклеенная бледными обоями в розовый цветочек и криво повешенной люстрой на пять плафонов, из которых горел только один.
Я страшно вскрикнула, вскакивая и снова падая… на кровать с продавленным матрацем. У него одна пружина сильно впивается куда-то чуть пониже седьмого позвонка. Матрац пора давно выбросить на помойку, но тогда следует купить новый. А на беготню по магазинам у меня никогда не хватало времени.
…Я лежала на собственной кровати, в своей городской квартире. За окном раздавался шум несущихся бесконечным потоком автомобилей. К этому гулу примешивались гудки, возгласы, стуки и еще черт знает что, как обычно бывает в большом городе, когда окна выходят прямо на оживленный проспект.
Я сделала вторую попытку встать. Со второго раза у меня это получилось. Но, сделав два бездумных шага, остановилась, не зная, что мне делать дальше. Стояла и дико озиралась по сторонам, содрогаясь от холода.
Почему так холодно? Ах да, я же в легком открытом платье. Белом. В том самом, в каком восседала на ужине при единственной свече. Когда это было? И было ли это вообще?
Каланта…
Ужасно далекое слово.
Может быть, мне приснится чудесный остров, пропахший орхидеями, и черный ангел на этом острове?
Я оглянулась на зеркало, которое отразило меня: бледную, растрепанную, но в вечернем наряде. В моем гардеробе таких платьев отродясь не имелось. Сон продолжается?
Резко взревевший за окном какой-то дикий автомобиль заставил меня подпрыгнуть на месте и осознать, что сон закончился. Я проснулась. Точнее, воротилась в обычную будничную реальность, в которой нет места орхидеям и ангелам. Предчувствие меня не подвело.
Ангел-city позабавился и вышвырнул меня из рая, как отцветший цветок, даже не переписав сценария похищения. Он просто опоил за ужином какой-то очередной дрянью (именно поэтому вино имело такой странный жгущий привкус) и в бессознательном состоянии переправил по линии ангелов в мир иной. То есть в мой мир.
Отличная месть.
А я-то еще гадала, каким будет наше прощание, не предполагая даже, что со мной вообще не попрощаются.
Я навзрыд рассмеялась. Я не ощущала боль. Может быть, потому, что сердце впало в кому. А душа… душа осталась на Каланте. Не кусочек, не частичка — вся целиком. И теперь мне надо научиться жить с погасшим сердцем и потерянной душой. И с воспоминаниями об утраченном рае. Множеством воспоминаний — светлых, чудесных, полных красок и цветов…
«Никсон»!
Я судорожно вздохнула, вдруг вспомнив про фотоаппарат, и похолодела. Неужели он остался на острове? Мутные глаза отчаянно заметались по комнате, не надеясь обнаружить верного друга. Но «Никсон» вернулся вместе со мной. Лежал на подоконнике. Значит, Ангел-city оказался не так жесток, чтобы нас разлучить.
Я бросилась к фотоаппарату, намереваясь сейчас же увидеть и роковые орхидеи, и черные эльфские глаза, и выразительную татуировку, и ангелов, раскинувших мраморные крылья, и смеющиеся небесные очи Скарамуша, и плещущийся пенный океан. И…
Флэш-карта была абсолютно пуста. С нее стерли все снимки. Почти полторы тысячи. Все исчезло…
У меня не осталось ни-че-го.
И это предполагалась с самого начала. Именно поэтому Ангел-city не возражал против снимков, разрешая снимать все и всех подряд. Именно поэтому никто не скрывал своего лица, и все так открыто смотрели в мой объектив.
Все оказалось продумано заранее. Ангел отомстил люто.
Жуткий вопль отчаяния исторгся из меня. Господи… Именно сейчас, когда я смотрела на ужасную «табулу расу», я поняла, что мир развалился на куски. Я нахожусь среди острых обломков, и никогда уже мое бытие не сложится в гладкую картину.
Потом я заметила конверт, прислоненный к витой океанской ракушке, полной вздохов океана. Мне не хотелось брать его в руки и вскрывать. Потому что там наверняка — слова. Пустые, банальные слова, о чем-то…
Но я ошиблась. В конверте находилась фотография. Едва я взглянула на нее, как она выпала из моих разжавшихся пальцев. Фотография изображала меня совсем голую, с закрытыми глазами, раскинувшуюся на кровати Гарланда в окружении алых орхидей. Видимо, он сделал этот снимок, когда я лежала в беспамятстве, опоенная соком той загадочной орхидеи, что растет на Филиппинах.
«Красота — всегда наказуема» — так, кажется, сказал Ангел-city.
Я сползла на пол. Мне хотелось только одного — умереть.
10
Когда я появилась на работе, ничуть не изменившийся Барни, такой же землисто-бледный, лохматый и потный, взглянув на мое лицо, поинтересовался: уж не в загробном ли царстве я провела свой отпуск.
