ШАРЛЬ ЛЕФЕБР: В какой день герцогиня направилась в церковь, чтобы присутствовать на мессе?
ЛА-ВАРЕН: Это было в среду.
Ш.Л.: Не было ли у нее какого-либо недомогания до того, как она отправилась в церковь?
ЛА-ВАРЕН: Она вообще довольно тяжело начала переносить свою уже подходившую к концу беременность. К тому же ее душа – и об этом знали все – была смущена самыми разнообразными суеверными страхами. Тем не менее в тот день она ела с большим аппетитом.
Ш.Л.: Действительно, в своем письме господину де Рони вы особо подчеркнули этот факт. Я читаю в вашем письме от девятого апреля, что герцогиня была в церкви, слушала проповедь, а потом хорошо и с аппетитом поела, при этом, как вы добавляете: «Хозяин побаловал ее самыми вкусными и дорогими блюдами, о которых он знал, что герцогиня их очень любит». Но у вас не было причин этому удивляться. Герцогиня ела у господина Дзаметты не впервые. Стол у этого финансиста всегда богат и накрывается с отменным вкусом. В тот раз он, без сомнения, делал то же, что делал всегда, принимая у себя короля или иную высокопоставленную персону. Я не могу дать разумное объяснение этому вашему замечанию. Но еще меньше я понимаю смысл слов, которые следуют за только что процитированными: «…что не могло ускользнуть от вашего внимания, ибо моего оказалось недостаточно, чтобы сделать предположение о деле, которое не слишком сильно бросилось мне в глаза». Что хотели вы сказать этими словами? Нет ли в них какого-то скрытого намека?
ЛА-ВАРЕН: Болезнь герцогини развилась довольно внезапно и многим показалась весьма необычной. Но существует ли здесь какая-либо почва для подозрений? Этого я не знаю и просто хочу сказать, что не увидел ничего, что могло бы привести к таким умозаключениям.
Ш.Л.: Складывается, однако, впечатление, что вы на что-то намекаете, на то, что вы не называете прямо, но хотите обозначить. Не подозреваете ли вы господина Дзаметту?
ЛА-ВАРЕН: Я никогда не высказывал ничего подобного.
Ш.Л.: Не был ли господин Дзаметта вашим другом?
ЛА-ВАРЕН: Я действительно очень тесно с ним связан. Когда армия господина Майенна стояла у Дьепа, король послал меня в Шампань и Пикардию призвать на помощь маршала д'Омона и герцога де Лонгвиля. Однако я попал в плен к людям Суассона, и господин Дзаметта внес деньги на мой выкуп.
Ш.Л.: Видимо, это обстоятельство заставляет вас сохранять верность и не делать пустых замечаний, если, конечно, за ними не прячутся какие-то намеки, которые могли бы быть отнесены на его счет. Можно подумать, что вы из страха оказаться замешанным в расследование заранее решили себя обезопасить, чтобы потом сказать: я был первым, кто высказал сомнение по этому поводу.
ЛА-ВАРЕН: Зачем мне было вообще предпринимать какие-то меры предосторожности? У меня очень мало общих дел с господином Дзаметтой. Услуга, которую он мне когда-то оказал, была больше нужна королю, нежели мне, и деньги ему вернул именно король. Я вообще ничего не знаю о финансовых делах Дзаметты. И мне не стоит бояться быть впутанным в дело, если против него действительно начнут какой-то судебный процесс, потому что каждый знал, что я пользуюсь доверием как герцогини, так и самого короля, который поручил мне охранять госпожу де Бофор. Еще накануне ее отъезда из Фонтенбло я не знал, что должен буду ее сопровождать. Каким образом я должен был участвовать в заговоре на ее жизнь и ради каких интересов? Мои истинные интересы предписывали мне охранять ее, а не причинять ей вред. Мне вообще не нужно было принимать меры предосторожности, а тем более опровергать какие бы то ни было сомнения.
Ш.Л.: Когда началась болезнь герцогини?
ЛА-ВАРЕН: После возвращения из церкви Сент-Антуан. Герцогиня немного прошлась по саду господина Дзаметты, и во время этой прогулки у нее случился приступ судорог, которые едва не задушили ее.
Ш.Л.: Не было ли у этих судорог каких-либо предвестников?
ЛА-ВАРЕН: Да, были. Во время богослужения герцогиня почувствовала приступ слабости, по причине которого она вернулась в дом Дзаметты раньше, чем предполагалось. В церкви было очень тесно и душно. Кроме того, там было очень много народа.
Ш.Л.: Да, это верно. Таким образом, можно считать установленным, что герцогиня, чье здоровье было ослаблено беременностью, сильно страдала от духоты. Не ела ли герцогиня после возвращения в дом Дзаметты фрукт – большой, похожий на лимон фрукт, который называют айвой?
ЛА-ВАРЕН: Возможно, да, но я этого не заметил.
Ш.Л.: Этот факт подтверждают многие свидетели, которые считают, что внезапная лихорадка, поразившая герцогиню, имела причиной то, что она, не оправившись от действия духоты, поела холодный и горький фрукт, что привело к колике и плевриту.
ЛА-ВАРЕН: Внезапные сильные судороги, жертвой которых стала герцогиня, не дают оснований для таких предположений.
Ш.Л.: Как выглядели эти приступы?
ЛА-ВАРЕН: Это были приступы удушья и судороги, которые беспрестанно повторялись через короткие промежутки времени.
Ш.Л.: Фрейлина де Гиз говорила о судорогах, а врачи в один голос утверждали, что такого рода болезнь часто встречается у беременных женщин при приближении родов. Продолжайте, однако.
ЛА-ВАРЕН:Уже после первых приступов она утратила сознание и зрение. Спазмы в горле, удушье и судороги сопровождали каждый приступ. Мы думали, что она может умереть в любой момент. Однако ее удалось привести в чувство, и когда она пришла в себя, то не говорила ни о чем, кроме своего желания тотчас покинуть дом Дзаметты. Она хотела только одного – чтобы ее перевезли в монастырь Сен-Жермен, в дом ее тетки, которая в тот момент находилась в своих владениях в Аллюе.
Ш.Л.: В своих письменных показаниях господин Шиверни утверждает, что после того, как о герцогине позаботились и ее состояние немного улучшилось, она провела спокойную ночь в доме господина Дзаметты. И только утром в четверг она начала настаивать на переезде в дом тетки.
ЛА-ВАРЕН:Канцлер заблуждается. Вечером в среду, придя в себя после первого приступа, герцогиня сразу же приказала перевезти себя в дом тетки. Она выказала такое страстное желание покинуть дом Дзаметты, что у нас не осталось иного выбора, как незамедлительно перевезти герцогиню в деканат монастыря.
