мной.
– Не за что. – Он выпятил губы, будто сам был недоволен своим ответом, однако решил не углубляться и сменил тему. – Как дела в театре?
– Хорошо. Спектакль не совсем по мне, но, похоже, получается у меня неплохо.
Она в общих чертах рассказала ему о событиях последних дней.
– Невероятно! – Лутц не мог скрыть удивления. – Хеерт ван Дрисшен поссорился из-за тебя с Мэгги Коулер?
– Ты ее знаешь?
– Конечно. Она всегда появляется, когда готовится какая-нибудь постановка Бекманна. Она мне нравится, хотя, наверное, чересчур педантична.
– Вот так.
– И что теперь?
– Ничего. Я танцую соло вместо Марины Фрэнсис. У нее танго как-то не пошло.
Лутц отложил нож и вилку.
– Ты не шутишь?
Впервые Джульетта почувствовала, что ей есть чем гордиться. А она о чем думает? Из-за этой мышиной возни чуть было не упустила великолепный шанс. Четыре месяца назад она была обыкновенной стажеркой. А теперь танцует сольный номер, поставленный к тому же в соответствии с ее собственным стилем.
Она рассказала о происшествии во время репетиции и реакции Марины.
– Марина благородный человек, – сказал Лутц. – Это типичное для нее поведение. Джульетта, какой шанс! Когда премьера? Я приду.
Она покраснела.
– Девятого марта. Через восемь дней.
Лутц щелкнул языком, потом вдруг наклонился к ней через стол и поцеловал в лоб.
– Просто невероятно, – сказал он. – На твоем месте я бы чувствовал себя на седьмом небе.
Его энтузиазм был заразителен.
– Нет уж, – чокнувшись с ним, улыбнулась она, – это ощущение плохо сочетается с танго.
Она пошла в туалет и, пока мыла руки, слушала шум моря из динамиков под потолком. Странный день! Но в одном Лутц совершенно прав. Это такой шанс, каких в жизни бывает немного. И ей вдруг больше всего на свете захотелось вернуться в театр. На сцену. Это ее мир. И он для нее важнее всего остального. Она взлетела вверх по ступенькам обратно к столику. Через окно виднелась освещенная эмблема ресторана: вырезанный из дерева черный ворон размером с автомобиль. Когда она подошла, Лутц как раз его рассматривал.
– Забавное животное, не находишь? – спросил он.
– Отвратительное. Пойдем?
Она отвезла его в Шенеберг и домой вернулась почти в десять вечера. Автоответчик мигал. Три сообщения. Два от Вивианы Дерби. Она прослушала запись и медленно опустилась на диван. Потом перемотала ленту назад, прослушала еще раз, чувствуя, как руки и ноги постепенно наливаются свинцовой тяжестью.
Первая запись в одиннадцать двадцать три утра: «Джульетта, мне сказали, что вы больны. Пожалуйста, перезвоните, как только сможете».
Следующее сообщение поступило в семнадцать четырнадцать: «Джульетта, не могу с вами связаться. Вас нет ни дома, ни у родителей. Завтра утром в девять жду вас у себя в кабинете для беседы».
И еще один звонок в двадцать ноль три: «Госпожа Баттин. Говорит Николаус Канненберг. Мне только сегодня передали, что вы заходили к нам в контору. Пожалуйста, перезвоните мне, как только сможете. Спасибо».
Конец записи.
15
Утром она вошла в кабинет Вивианы. Хеерт ван Дрисшен уже был там – стоял, скрестив руки на груди, и мрачно смотрел на нее. Вивиана то ли еще не пришла, то ли вышла по каким-то делам. В кресле в углу сидела Тереза Слобода.
– Здравствуй, Джульетта, – нежно пропела она.
– Здравствуйте, Тереза. Здравствуйте, Хеерт. Выражение лица Хеерта не изменилось. Он предпочел сразу перейти к делу.
– Shit, Джульетта. Why did you screw this up? 175 Джульетта опустилась в кресло возле письменного стола, растерянно озираясь.
– Хеерт, – услышала она голос Терезы.
– Fuck it 176, – прошептал тот, оборачиваясь. – Они и так только и мечтают снять с тебя шкуру, так ты сама еще и нож подаешь…
– Простите… я…
Она приготовила с десяток отговорок, но ни одна из них не звучала достаточно убедительно. Непростительная ошибка. Не успела она объяснить ситуацию Хеерту, как открылась дверь и в кабинет
