Вивиана откинулась на спинку стула и смотрела на нее с любопытством и недоумением одновременно. Джульетта взглянула ей прямо в глаза, пытаясь представить, какие мысли крутятся у нее в голове. Она чувствовала: ее работа висит на волоске. Она позволяет себе просто неслыханные вещи. Дважды за столь короткий срок нарушает правила и попадается на этом. У Вивианы практически нет выбора. Она вынуждена реагировать именно так. В конце концов, она главный балетмейстер театра и отвечает за весь балетный ансамбль. Но ведь она тоже когда-то была танцовщицей. И замечательной. И хотя Джульетта не знает, что с ней происходит в последние месяцы, она уверена: в ней что-то вызревает, что-то необыкновенное. Она сумеет придать спектаклю нечто особенное, и Вивиана не станет этому мешать.
– Энска терпеть меня не может.
– Это не имеет отношения к нашему разговору.
– Думаю, имеет. Другие танцовщицы тоже иногда пропускают репетиции.
– Да, но у них нет вашей предыстории.
Джульетта выдержала испытующий взгляд директрисы и сказала:
– Я вам обещаю.
– Вы мне уже обещали.
– Пожалуйста…
Вивиана встала и подошла к окну. Прошла минута. Бесконечно долгая минута. Потом она снова повернулась к Джульетте:
– Даю вам еще один шанс. Но клянусь, что это в последний раз.
16
Канненберг ждал ее в своем кабинете. В отличие от приемной это была светлая комната с современной меблировкой, которую только подчеркивал бросавшийся в глаза беспорядок на письменном столе. Диссонировал с окружающей обстановкой только сам Николаус Канненберг, сидевший за этим самым столом на одном из новейших «лечебных» стульев без спинки. Глядя на него, можно было не сомневаться: как только ему понадобится тот или иной документ, он безошибочно выудит его из нужной стопки – одной из множества, высившихся на его столе.
Джульетта позвонила ему утром, до разговора с Вивианой. Сейчас было уже почти восемь вечера. Она очень устала на репетиции. Но все же сгорала от любопытства и с нетерпением ожидала встречи – настолько, что сама буквально заставила адвоката встретиться с ней в тот же день.
Он оказался очень крупным, абсолютно лысым мужчиной и из-за этого, возможно, выглядел старше своих лет. Его жесты напомнили Джульетте движения баскетболиста – сильные и одновременно неуклюжие, как будто он не понимал, что делать со своими длинными руками, когда поблизости нет мяча. Несколько раз он снимал круглые роговые очки и протирал их платком, который доставал из нагрудного кармана рубашки. У него был мягкий голос. Может быть, даже слишком мягкий.
– Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились прийти сегодня же, – начал он.
– Я все равно работаю до семи, – сказала она.
– Вы живете в Берлине?
– Да.
– Учитесь?
– Нет. Работаю в Театре немецкой оперы. Я танцовщица.
Его лицо просветлело.
– Балерина?
– Да.
– Здорово. Повторите, пожалуйста, как ваше имя?
– Баттин. Джульетта Баттин.
– Я мог видеть его в программках? Погодите-погодите. «Праздник цветов в Генцано». Незадолго до Рождества. Или я ошибаюсь?
– Нет. Я в этом театре совсем недавно. Всего полгода назад окончила школу.
– Но вы знаете Марину Фрэнсис?
– Да, конечно.
– Замечательная балерина, правда? Я видел ее в «Ромео и Джульетте». Просто фантастика.
– Я передам. Ей будет приятно.
Он испытующе посмотрел на нее, потом снова уселся на свой странный стул и сцепил пальцы рук.
– Что ж, госпожа Баттин, вы интересуетесь делом Дамиана Альсины. Могу я узнать почему?
– Я была в очень хороших отношениях с господином Альсиной. Незадолго до его смерти я узнала, что он…
– Смерти?
– Да, он погиб в результате несчастного случая.
– Когда? – встревожился адвокат.
– Пятого декабря прошлого года. В Буэнос-Айресе.
