Ксавьера покачала головой.
– Я бы не назвала это сознательным курсом. В мои намерения входило лишь сделать рекламу более доходчивой и более действенной. Поэтому мне было трудно избежать эротики, но по-человечески это так понятно!
– Эротика и порнография – одно и то же! – бушевал сенатор Ролингс. – Вы воздействуете на низменные инстинкты!
– Нет, сэр, – со всей твердостью возразила Ксавьера. – Это одно и то же лишь для тех, чьи инстинкты настолько низменны, что они берут под подозрение любое проявление человечности.
Лицо ее противника потемнело от злости.
– Вы намекаете на то, что у меня низменные инстинкты? Я вам покажу! Не забывайте, что вы говорите с сенатором Соединенных Штатов!
– Что и требовалось доказать! – крикнул кто-то из публики. Раздался взрыв хохота.
– Тихо! – Сенатор Ролингс вновь схватился за свое боевое оружие. – Я вас заставлю соблюдать порядок!
Когда в зале снова стало тихо, он тяжелым взглядом посмотрел на Ксавьеру.
– Я жду ответа на мой вопрос, мисс Холландер. Она улыбнулась.
– Я вовсе не имела вас в виду, сенатор, и не настолько хорошо вас знаю, чтобы делать далеко идущие выводы. К тому же, судя по тому, что я слышала, вы вполне могли до сей поры оставаться девственником…
Председательствующий густо побагровел и впился взглядом в Ксавьеру. Потом под хохот всего зала повернулся к Питерсдорфу. Тот ответил еле заметным кивком. Сенатор Ролингс снова уставился на Ксавьеру, открыл рот и, указывая на нее пальцем, приготовился что-то сказать, но в это время раздался звонок, и рот сенатора непроизвольно закрылся. Он отвернул рукав пиджака и посмотрел на часы.
– Звонок на обед! – вскакивая с места, воскликнул сенатор Краузе. – Давайте отложим.
– Задержитесь хоть на пару минут! – завопил Ролингс. – Я должен сделать заявление!
– Вот сами и задерживайтесь! – буркнул сенатор Карузини. – Сейчас откроют кафе и все разметут.
Сенатор Ролингс гневно посмотрел на коллег, но был вынужден сдаться. Он стукнул молотком по столу.
– Объявляется перерыв до двух часов. Присутствие свидетельницы обязательно.
Уорд собрал свои бумаги и защелкнул дипломат.
– Плохо, Ксавьера, – тихо промолвил он. – Ты подошла слишком близко к опасной черте.
– Он меня достал. Только и делает, что умышленно меня провоцирует.
– Естественно. – Адвокат проводил взглядом сенаторов, покидавших поле боя, чтобы не проворонить дармовой обед. – Такая уж здесь ведется игра. Так что лучше бы тебе следить за собой. Не теряй самообладания, Ксавьера, иначе не успеешь и глазом моргнуть, как тебе предъявят обвинение в неуважении к власти.
– Я постараюсь, Уорд.
– Давай-ка двигаться отсюда. Тебе тоже не мешает подкрепиться.
Ксавьера неохотно встала. Навстречу им по проходу спешила ее мать.
– Здорово ты их отделала, детка! Всегда давай сдачи!
– Ни в коем случае, – возразил Уорд, – не давайте ей подобных советов. Это приведет вашу дочь в тюремную камеру.
– Я не хочу сказать, что нужно так прямо набрасываться на них, – оправдывалась мать. – Просто нельзя же им все спускать. Ну ладно, после обеда увидимся.
– Может, пообедаешь с нами, мам?
– Нет, дочка, спасибо. Я видела в нескольких магазинах готовой одежды объявления о сезонной распродаже. Это важнее, чем обед.
– Как хочешь, мам, – ласково сказала Ксавьера. – Пока!
– Скоро увидимся! – Пожилая дама заторопилась к выходу.
Большая часть зрителей разбежалась, как только объявили перерыв. Однако несколько человек по- прежнему сидели на своих местах и лениво переговаривались. Человек в темных очках тоже остался – следить за Ксавьерой и ее адвокатом.
В холле их встретила группа репортеров и тотчас набросилась на Ксавьеру.
– Вам не кажется, что на этих слушаниях попирается ваше право на частную жизнь?
Ксавьера усмехнулась.
– Я и не знала, что существует такое право. Они нас всех давно пронумеровали, разложили по полочкам, снабдили ярлыками, сняли отпечатки пальцев и заложили в компьютер – с момента рождения и до самой смерти. Какое уж тут право! Все засмеялись. Последовал новый вопрос:
– Каким вам видится будущее секса в Америке?
– Ему ничего не угрожает. Пока такие парни, как вы, будете так же пялиться на таких девушек, как я, будущее секса представляется мне в светлых тонах.
