советская сторона ставила вопрос о временном занятии и использовании о-ва Ханко и Аландов. И вот теперь сверх Аландских о-вов и стратегически выдвинутого о-ва Ханко в сферу советских интересов была включена вся финская территория. О подобном повороте дела Сталин мог столь же мало мечтать, сколь мало Советское правительство политически, а Красная Армия в военном плане были подготовлены к практической реализации такой договоренности.
Развитие советско-финляндских отношений в период реализации пакта наглядно показывает, в сколь малой степени Советское правительство готово было к осуществлению действительного включения признанных за ним территорий в «сферу своих интересов». У него, как это продемонстрировали начатые 12 октября 1939 г. в Москве советско-финляндские переговоры, не было последовательных политических планов реального присоединения прилегающих к СССР районов Финляндии. Вдобавок и имевшиеся военные силы, как красноречиво подтвердила неудача Красной Армии в зимней кампании 1939/40 г., были недостаточными для военного завоевания стратегически важных позиций на юге Финляндии, не говоря уже об оккупации всей страны.
Поэтому не приходится удивляться тому, что и в предпринимавшихся правительством СССР в первый период действия пакта попытках вовлечения Финляндии в сферу советских интересов доминировала ориентация на те — более ограниченные — интересы безопасности, которые уже до этого определяли политические и особенно военные переговоры Советского Союза с западными державами: во главу угла советской позиции на политических переговорах и военных соображений советского Генерального штаба во время зимней войны между СССР и Финляндией ставилась защита Ленинграда[1247].
Аналогично обстояло дело и с договоренностями о странах Прибалтики. После того, как Риббентроп с самого начала предложил советским партнерам территории вплоть до рубежа Западной Двины, а потом уступил и западные территории, включая доминирующие над польским и германским побережьем Балтийского моря порты Виндаву и Либаву, Сталин счел, что на случай войны гарантированы не только нейтралитет Советского Союза и использование им той группы островов, за которую боролся на военных переговорах с западными державами Ворошилов, а именно: Моонзундского архипелага с островами Эзель, Даго и Вормс и портами Пернов, Гапсель, Гайнаш и Либава. Одновременно ему были обещаны весь Рижский залив и западное побережье Латвии, и он тем самым получал в свое распоряжение выгоднейшие стратегические позиции в бассейне Балтийского моря.
Лишь одно пожелание в рамках этой темы переговоров Сталин, как кажется, высказал вопреки ожиданиям — недостаточно настойчиво — пожелание относительно Виленского коридора, то есть южной части Литвы, в отношении которой Ворошилов во время переговоров с западными миссиями тоже требовал, хотя и менее энергично, чем применительно к соответствующим территориям Польши и Румынии, права на проход советских войск. Проход по Виленскому коридору значительно сокращал путь дивизиям Красной Армии, которые должны были в случае войны продвигаться из Центральной России или Белоруссии в направлении Восточной Пруссии, и тем самым играл важную роль в системе советской обороны на северном фланге.
Гитлер во время переговоров относительно пакта о ненападении претендовал на включение всей Литвы в сферу германских интересов и не был готов уступить южную ее оконечность. Причины германской заинтересованности в районе Вильно, так называемом литовском выступе, предположительно тоже были стратегического свойства[1248]. С одной стороны, Гитлер мог взять Польшу в клещи, атакуя ее из Литвы и уже находившейся в немецких руках Мемельской области, то есть с востока, а с другой — он не исключал возможности перенесения военных действий и в прибалтийский регион. В этом случае Литва была бы первой жертвой.
О лицемерном характере ведения переговоров немецкой стороной свидетельствует то, что район Вильно в статье 1 секретного дополнительного протокола был отнесен к сфере интересов Литвы.
В действительности Гитлер, желая сохранить себе весь свой литовский тыл для военной кампании против Польши, не хотел раскрывать вынашиваемые планы. Для их маскировки Риббентроп как раз и апеллировал к химерическим «интересам» самой Литвы, которую никто, однако, не удосужился спросить об этом. За кажущимся признанием литовских интересов — в 1920 г. Литва была вынуждена отдать Польше свою историческую столицу — скрывалась, с одной стороны, возможность обострить литовско-польские противоречия, с другой — вся Литва, за исключением приграничных восточнопольских областей, переходила поначалу к сфере интересов Германии. Германия же, как показала бесцеремонность, с которой она провела переговоры по вопросу о Мемельской области, была мало склонна считаться с интересами Литвы. Отдельные обстоятельства позволяют заключить, что Риббентроп просто хотел использовать Литву в качестве пособника: так, 9 сентября он дал указание сообщить литовскому правительству, что «Литве необходимо срочно овладеть Вильно»[1249]. Так же бесцеремонно Литва была затем включена в сферу интересов СССР, а договор о границе и дружбе от 28 сентября 1939 г. окончательно утвердил это.
Этот факт был способен посеять в восприятии советского руководства еще большую неясность относительно понятия «сфера интересов», чем она существовала до сих пор. Он должен был и дальше держать Сталина в неопределенности относительно германских намерений в Литве, особенно в ее стратегически важном южном выступе. Лишь после того, как германская военная кампания против Польши завершилась и при этом дело не дошло до перенесения военных действий вермахта на территорию Литвы, Сталин позволил себе распорядиться, чтобы Красная Армия при своем вступлении широким фронтом в Восточную Польшу (начиная с 17 сентября) временно заняла стратегически важные районы Южной Литвы. Тем самым он осмелился также засвидетельствовать таким путем неотъемлемое практическое значение этого коридора для крупных перемещений войск с востока на запад. Тем самым советский Генеральный штаб задним числом на практике подтвердил военный смысл требования, отстаивавшегося маршалом Ворошиловым на военных переговорах в Москве.
На переговорах, состоявшихся в Москве 28 сентября 1939 г., вслед за ликвидацией Польши, и завершившихся подписанием в тот же день договора о границе и дружбе, Сталин, как и следовало ожидать, выдвинул вопрос о включении Литвы в сферу советских интересов, предложив взамен часть Центральной и Восточной Польши. Риббентроп по согласованию с Гитлером тут же согласился удовлетворить это пожелание[1250]. К тому времени Литва выполнила свою роль фактора изоляции Польши с востока, и у германской стороны на тот момент не было намерения настаивать на заинтересованности в ней: она могла быть (временно) уступлена Советскому Союзу. Но и при этой переуступке поначалу остался неохваченным район южнее Вильно. Указанную территорию Советское правительство благополучно приобрело лишь год спустя путем покупки. Оно заполучило ее — и это еще одно подтверждение растущей стратегической заинтересованности советской стороны в Виленском коридоре — в результате подписания 10 января 1941 г. секретного протокола к германо-советскому пакту, где был зафиксирован беспрецедентный факт покупки указанной полосы литовской территории за 31,5 миллиона золотых марок» Тем самым оно примерно за полгода до германского нападения на СССР твердо держало в своих руках все те прибалтийские территории, на временном военном использовании которых в случае германского нападения оно тщетно настаивало во время переговоров с западными державами[1251].
Статья 2 секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г. предписывала четвертый раздел Польши. Она определяла:
«В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.
Во всяком случае, оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия». Тем самым секретный протокол, как видно было даже невооруженным глазом, заключал в себе «полную трансформацию польской судьбы»[1252].
Линия раздела, которая была проведена по территории Польши вдоль рек (Писса[1253]), Нарев, Висла и Сан, не повторяла линии Керзона, проходившей восточнее, и не
