– Скажите, вы любите грезить?
Она посмотрела на него удивленно.
– Да, я люблю полежать перед сном и погрезить. Я всегда была большой мастерицей вызывать у себя красочные картины перед глазами. Порой это целые эпизоды, как в кино, очень яркие, увлекательные.
– Я так и полагал. О чем вы думали вчера и сегодня, оставаясь наедине с собой? О чем вы разговаривали сами с собой?
Она опять посмотрела на него с удивлением.
– Дело в том, что людям после более или менее значительных поступков свойственно анализировать их, – поспешил разъяснить Будалов. – И это почти всегда – разговор с собой. Ну вот, к примеру, когда, выступая на собрании, говоришь не то, что хотел бы, или не так, как хотел бы.
– Понимаю. Это когда перебираешь в памяти то, что произошло. И думаешь, как бы оно могло произойти при других обстоятельствах.
– Вот, вот, – сказал Будалов. – Сергей Романович называет это мыслями на обратном пути – пустым размахиванием руками после драки. Вот и я спрашиваю, о чем вы разговариваете сами с собой?
– Боюсь, не смогу объяснить, – произнесла она. – Это какая-то сумятица мыслей.
– Постарайтесь.
– Я никому не говорила об этом. Даже Сергею.
– А мне расскажите, пожалуйста. Это очень важно.
– Для кого важно?
– Для вас. Бывает обыкновенная трясина, как на болоте, например, но бывает и другая, гораздо опаснее.
– Хорошо, я расскажу. Только постарайтесь правильно понять меня.
Он молча кивнул.
– Их двое. Один говорит, что я поступила правильно. Он мастер рассуждать спокойно. Он как машина.
– А другой?
– А другой мечется в тоске, ломает руки и все время спрашивает: «Как ты посмела? Как ты опустилась до такого? Как ты могла забыть, что ты не только человек, но и врач, который давал клятву всегда и везде бороться за жизнь и только за жизнь?» Я понимаю, это звучит наивно и плакатно, но это именно те слова, которые говорит другой, тот, который в отчаянии ломает руки.
– А что на это отвечает первый?
– Он немногословен и спокоен. Он говорит одно и то же: «Она больше не могла».
– Понятно, – протянул Будалов. – Давайте опять попытаемся восстановить некоторые детали того вечера. Подробности, которые вы мне сообщили вчера, страдают отсутствием последовательности. У меня все время такое впечатление, будто вы в тот вечер находились в состоянии какой-то спутанности.
Она отрицательно покачала головой.
– Нет, у меня было совершенно ясное сознание. Конечно, отдельные мелочи могли не запомниться или запомниться очень смутно. Но в общем-то сознание у меня было ясное.
– Вот и давайте попробуем восстановить все мелочи.
– Давайте, – согласилась Галина.
– В котором часу вы ввели вашей матери первую ампулу наркотала?
– В десять. Это я хорошо помню. Били часы в коридоре.
– Оказывается, вы помните даже звон часов? Очень хорошо. Итак, около десяти часов вечера вы решили сделать матери инъекцию наркотала. Вы обнаружили, что у вас нет йода. Взяли пузырек и пошли в процедурную.
– Да, наливая йод из флакона в свой пузырек, я пролила на халат.
– Вот этот? – спросил Будалов, вынимая из ящика стола и развертывая халат.
– Да, – сказала Галина, с удивлением глядя на темно-синие, почти черные пятна.
– Мне сказали, что вы сами стираете свои халаты. Это правда?
– Да, в нашей прачечной стирают не очень хорошо.
– Куда вы пошли затем?
– В ординаторскую. Там в ящике старшей сестры – медикаменты, находящиеся на строгом учете.
– Вы говорили, что взяли ампулу наркотала, потом сменили халат.
– Нет, я сначала сменила халат – надела халат старшей сестры, а уж потом взяла ампулу.
– А пузырек с йодом где находился?
– На столе.
– Вы сразу вернулись в палату?
– Да.
