– Кто видел вас?
– Дежурная сестра. Наденька Скворцова. Она сидела за своим столом и переписывала в истории болезни вечернюю температуру. Я еще попросила у нее немного ваты.
– Итак, вы сделали инъекцию. А потом?
– Кажется, я задремала. Я очень хотела спать. Дело в том, что примерно за двадцать минут до этого я приняла снотворное.
– А вот этого вы не говорили мне, – сказал Будалов. – Что вы приняли?
– Этаминал натрия.
– Сколько?
– Одну таблетку. Вообще-то, чтобы хорошо поспать, мне нужно две. Но я боялась глубоко уснуть и потому взяла только полдозы, чтобы хоть немного вздремнуть, когда маме станет лучше. Она всегда успокаивалась на два-три часа после инъекции. Вот и я решила, что смогу немного подремать.
– Так, может, вы уснули?
– Нет, я не могла уснуть, пока маме не станет лучше. Я только закрыла глаза.
– А шприц?
– Что «шприц»?
– Где был шприц, когда вы закрыли глаза?
– В правой руке. Я держала его в правой руке.
– Куда вы положили пустую ампулу?
– В карман. В левый.
– Мать не сразу успокоилась после инъекции, я знаю: вы говорили, что она о чем-то просила вас.
– Это была не просьба, это была мольба, крик о помощи, хотя говорила она шепотом. Иногда можно кричать шепотом.
– Вы хорошо помните ее слова?
– Они все время звучат в моей голове: «Будь милостива, Галочка. Ты знаешь, как мне тяжело. Так будь же милостива».
– Она произносила когда-нибудь до этого такие слова?
– Нет, никогда.
– Может быть, вы все же уснули?
– Нет, я сидела, закрыв глаза, и думала.
– О чем?
– О жизни и смерти. О том, что жизнь есть способ существования белковых тел, самообновление этих тел. Ассимиляция и диссимиляция. Созидание и разрушение. У нее – думала я о маме – этот процесс уже нарушился. Идет глубокая ломка, конечным результатом которой будет смерть. Это и есть обреченность. И все это у нее сопровождается невероятной мукой. И я должна что-то сделать, чтобы сократить эти муки. Тут я и решила: бывают минуты, когда смерть для человека – самое высшее благодеяние, или вы не согласны?
– У нас ведь не философский спор, Галина Тарасовна. Я слуга закона, а закон запрещает кому бы то ни было распоряжаться чужой жизнью. Давайте вернемся к тому, на чем остановились. Вы сказали, что решили ввести ей дополнительно две ампулы. Вы сразу же пошли за ними?
– Да.
– В ординаторской был кто-нибудь?
– Нет.
– Я потому спрашиваю, что в это время дежурная санитарка стала мыть пол в ординаторской. Это показала Надя Скворцова.
– Там никого не было. Это я точно помню.
– В коридоре на обратном пути вам кто-нибудь встречался?
– Не помню.
– Ладно. Вернемся в ординаторскую. Вы открыли шкаф и взяли коробку с медикаментами, за которыми вы пришли. Кстати, сколько ампул было в коробке?
– Восемь.
– Вы точно помните?
– Да, два раза по четыре, помню, я держала коробку в руках и раздумывала: сколько взять – две или три. Решила, что двух достаточно.
– А потом?
– Я вернулась в палату.
– С коробкой?
