– Ты же хорошо знаешь.
– Не имею представления.
– Я о Валентине Лукиничне.
– Если ты имеешь в виду ее смерть, то это правда. Газета решила поместить некролог?
– Некролог? Ну, нет… Ладно, давай в открытую. К нам, понимаешь, поступил материал. Ты догадываешься – какой?
– Догадываюсь. И газета собирается публиковать этот материал?
Романов ответил не сразу. Чувствовалось, что вопрос Гармаша застал его врасплох. И Сергей воспользовался этим.
– Ты потому и звонишь, что решил опубликовать. Тебе необходимо интервью со мной?
Романов огорченно вздохнул:
– Надо публиковать. Есть такое мнение, чтобы публиковать, Сергей Романович.
– Чье?
– Я понимаю, тебе нелегко, Сергей Романович. Но ты и меня пойми. Долг журналиста, редактора, наконец. Сознавать долг и не выполнять его – трусость. Твои слова, Сергей Романович.
– Это не мои слова. Это Конфуций сказал.
– Неважно, кто сказал, главное, что мы оба согласны с этим. Я еще не решил, буду ли публиковать, но если решусь…
– Ты уже решил, – прервал его Гармаш. – И считай, пожалуйста, что этого интервью по телефону у тебя не было.
Он резко положил трубку. Обернулся. В дверях стояла, опершись плечом о косяк, Галина.
– Кто это звонил? – спросила она.
– Романов… Ты хорошо поспала?
– Чего он хотел?
– Да так, пустяки.
– Это не пустяки, Сергей. Это очень серьезно.
– Ты полагаешь?
– Это очень серьезно, – повторила она.
– Разве нам никогда не приходилось решать серьезных вопросов? Приходилось, и не раз. Давай поговорим. Садись, и давай поговорим.
Романов позвонил Шарыгину, попросил прийти. Дело есть… Не обо всем же по телефону.
Вадим Петрович сказал старшей сестре, что обход он закончит погодя, сбросил халат и стал торопливо спускаться по лестнице.
Романов ждал его. Поздоровался. Предложил сесть. Пододвинул рукопись.
Вадим Петрович рассеянно пробежал статью глазами. Потом снова прочел, уже внимательно. Он решил, что Романов хочет посоветоваться с ним. Поднял голову. Сказал, осторожно подбирая слова:
– С философской и морально-этической стороны тут все правильно. Сделано деликатно…
– Что тебя смущает?
– Заголовок. «Убийца в белом халате» – очень уж претенциозно. Да и неверно. Убийца ведь орудует, побуждаемый низменными инстинктами, а тут – жалость. Она ведь все это из милосердия.
– Такое – и под эгиду милосердия?.. Впрочем, – он подвинул к себе рукопись, коротким движением перечеркнул заголовок и написал: «Милосердие или ?..» – Так пойдет?
– Лучше.
Романов снова вооружился ручкой и под заголовком более мелкими буквами написал: «Глазами врача». Подумал секунду и решительно заключил эти слова в скобки.
– Вы хотите, чтоб я это подписал?
– Ты вчитайся. Это ведь твои мысли, твое кредо.
Шарыгин снова стал читать, уже в третий раз. Да, это его мысли, его убеждения, и если б только…
– Тебя смущает, что речь идет о Галине Тарасовне, что это отделение Багрия?
– Смущает.
– Значит, если б речь шла не о них…
– Тогда другое дело.
– Хорошо, пустим под псевдонимом. Скажем, А.Вербовский. Газете важно, чтобы такое – от имени врача. Ну, что ты мнешься? Это же актуальнейшая проблема. Можешь на меня положиться. Я никогда не подводил. Никого. И потом, я ведь редактор и в ответе за все больше, чем А.Вербовский.
Шарыгин несколько секунд колебался, потом посмотрел на Романова, заметил насмешливую улыбку в
