раскрашенные, словно леденцы, которые волхвы кладут детям в башмак. Первой правит ангелочек с тонкой ленточкой пониже талии, призванной сделать из него бесполое существо. Эту карету тянет за собой белый голубок, вторую — лебедь, а внутри ее едет сеньорита с веером в руках, наконец третья… впрочем, теперь я, кажется, понял: это не карета, а внушительных размеров супница, украшенная цветами. К ней притулилась расфуфыренная красотка, держащая в руках таинственный предмет, отдаленно напоминающий ломоть хлеба или пирога (хотя по замыслу скульптора он, очевидно, являл собой нечто более возвышенное). Рядом стоит «дядюшка Жауме» — фарфоровая бутыль в виде человека, напоминающего персонажа романов Диккенса. В правой руке «дядюшка» держит табакерку, в левой зонтик, в кулаке у него — поразительная находка! — расположено горлышко, откуда льется ликер, а шляпа на голове — наверное, вы уже догадались? — ну да, это же пробка! Его сосед — китайский болванчик, кукла из папье-маше, при малейшем колебании воздуха он начинает утвердительно трясти головой, с блаженно- идиотической улыбкой.
Не так давно за стеклом горки появилось красивое муранское стекло, доставшееся в наследство от тети Розины, но рядом с ним прежние обитатели кажутся еще более убогими.
Тем не менее горка — предмет восхищения домашних и гостей. Временами я думаю, что сделал благое дело, создав коллекцию, экспонаты которой вызывают лишь одно жгучее желание — скорее разбить их на мелкие кусочки. Раньше, когда не было горки, натыкаясь на какого-нибудь из этих уродцев в ящике стола, я испытывал такое отвращение, что спешил поскорее закрыть его. В конце концов пришла пора выбирать: либо расколотить их, либо в порыве вдохновения собрать воедино и выставить на всеобщее обозрение, посчитав, что в этом сборище монстров есть нечто забавное.
Именно подобные соображения, как я понял, листая рекламные проспекты, заставляют специалистов в области интерьера, а также опасных дилетантов набивать дома разнообразной рухлядью, битыми черепками и прочими «изысками», так что несчастный обитатель подобного жилища шагу не может ступить, чтобы не наткнуться на странные предметы вроде табурета, сидя на котором доят коров, разбитого корыта, допотопной мясорубки или огромного обветшавшего манекена.
Еще хуже, когда некоторые «умельцы» придумывают для старых вещей, мягко говоря, неожиданное применение: колесо телеги превращают в стол или в люстру, духовку для выпечки хлеба — в бар для спиртного, в ларце новобрачной хранят магнитофон и т. д. Если бы прежние владельцы этой рухляди рискнули бы воскреснуть (чего я им искренне не советую), они бы отправились в мир иной вторично, увидев, как изуродовали их собственность.
Каюсь, я тоже не смог побороть искушение и дважды последовал примеру «умельцев». В первый раз попросил нашего работника в Вальнове достать мне колесо от старой телеги, огромное, обитое железом. Не зная, зачем, собственно, оно понадобилось, я внушал себе, что спасаю изделие старинного, исчезающего промысла. Так или иначе ценное колесо докатили до дома с большим трудом, тяжеленное и здоровое, оно казалось гораздо больше, чем раньше, рядом с телегой и лошадью (так бывает с некоторыми покойниками, которые в гробу выглядят куда больше, чем при жизни).
Колесо прислонили к западной стене дома, дети сначала проявили к нему большой интерес, но через несколько дней он угас. Адела благоразумно промолчала. Другая на ее месте непременно возмутилась бы и разразилась гневной тирадой, вроде: «В этом сумасшедшем доме недостает только колеса! Мало здесь хлама!» Но Адела молчала. Она знала, что время нас рассудит.
Вскоре стало ясно: в доме появился опасный, затаившийся враг, и пребывание его здесь добром не кончится. Малыши норовили лазать по спицам, и, испугавшись, что колесо упадет и придавит кого-нибудь, я выбегал из дома и спешил спасти своих детей от верной гибели. Запасая дрова на зиму, мы обнаружили, что в сарае уже нет места, поэтому пришлось откатить колесо в сторону, сложить дрова возле стены, а потом вновь прислонить его к поленнице.
Между тем в голову мне приходили различные любопытные идеи. Например, превратить колесо в стол на шесть персон и установить его под навесом в саду. Правда, придется кое-что переделать… Однако, всесторонне обдумав проект, я понял: колесо будет лишь незначительной частью крупного сооружения, придется не «переделывать», а все делать заново, в общем, овчинка не стоила выделки. Но я не успокоился и стал искать колесу новое применение: что, если приделать к стене крепкий крюк и повесить его туда? Получатся солнечные часы, «такие оригинальные»! Надо только смастерить специальную пластинку, отбрасывающую тень под нужным углом, и сделать разметку — ничего страшного, обычные нарезки на ободе. Вдохновившись этой идеей, я извлек из дальнего угла библиотеки пыльный трактат о солнечных часах и целыми днями готовил макеты, изучал замысловатые чертежи, вычислял угол между горизонтальной и вертикальной плоскостью и пытался определить доступными мне способами точные координаты стены, где собирался повесить часы.
Колесо между тем продолжало гнить под открытым небом. А Адела продолжала молчать.
И каждый раз мы отправлялись за дровами только вдвоем, чтобы избежать катастрофы и жертв среди мирного населения.
Наконец мне удалось построить макет часов, показывавших время более-менее точно, однако мой «квадрант» оказался вытянутым и продолговатым, что находилось в полном несоответствии с формой колеса.
В один прекрасный день трактат вернулся на свое законное место в библиотеку.
Адела молчала.
Колесо гнило.
В то лето к нам в гости приехал мой приятель, строивший дом километрах в тридцати от Вальновы. Он прямо-таки влюбился в это колесо, причем, бог весть почему, восторгался именно железной обивкой. Дети получили разрешение разобрать колесо на части, отделить подгнившие спицы и обод, и, когда мой приятель собрался уезжать, железо было в полном его распоряжении. Всей семьей мы погрузили подарок в багажник машины и пожелали новому владельцу (приехавшему, кстати, без жены) счастливого пути.
А моя жена, взглянув на осиротевшую стену, впервые позволила себе замечание по поводу злополучного колеса. «Какая красивая стена», — сказала она.
Однако вскоре я вновь поддался искушению, причем на этот раз дело обстояло куда хуже — «новая идея» толкнула меня на преступление под покровом ночи. Когда-то я обнаружил на развалинах церкви Святого Элоя «замковый камень»[26] без всякой резьбы, но с двойным выступом, на котором мальчишки, очевидно, кололи орехи. Кусок камня откололся, и дальнейшую его судьбу нетрудно было предугадать. Если бы он весил поменьше, я с удовольствием притащил бы его к себе домой.
Как-то раз у нас с Аделой собрались гости, и я рассказал им эту историю. Мужчины сразу же отправились к развалинам церкви пешком, не имея никаких инструментов, кроме собственных рук, несмотря на жуткий холод. Через час мы, тяжело дыша, прикатили неподъемный камень. Если не считать, что четверо смельчаков содрали в кровь пальцы и сильно попортили ступени садовой лестницы, все прошло как нельзя лучше.
Я положил камень под кран возле зарослей плюща. Но вода сильно ударялась о гладкую поверхность, и брызги летели во все стороны. Тогда я перетащил его в другое место и поставил сверху горшок с агавой. Все бы хорошо, но камня совсем не было видно. Сейчас он хранится в сарае (под замком, чтобы никто не видел) в ожидании, пока мне в голову придет очередная «идея».
Впрочем, идея у меня уже есть, только вот средств, чтобы осуществить ее, пока не хватает. Я хочу купить этот участок земли, восстановить старую церковь — хотя и придется смести с лица земли живодерню — и водворить камень на его законное место.
На месте церкви должна стоять церковь, как сказал бы насмешник Мануэль, маленький позитивист.
Готов поклясться — ночью возле дома остановилась машина.
Я вышел на порог. Ни души.
Дождя нет, хотя небо обложено кругом — недаром я говорил, что тучи еще не пролились, день будет дождливый и хмурый.
Слева чернела огромная тень полуразрушенного замка, а вдали поблескивали, отражаясь в низких облаках, «огни заводов и фабрик» Гарбельянса.
