подошла к морю.
Ветер и вода продолжали свою вечную ссору – ветер носился вверх-вниз, дразнил волны, а море буйствовало, шипело и пенилось, обрушиваясь на остров.
Люси брела по земляной полосе, ни о чем не думая, только слушая ветер и море, пока не подошла к тому месту, где кончался берег и волны бились об утесы – тогда она повернула назад. Незаметно прошла ночь, и стало светать. Вместе с рассветом пришла и неожиданная мысль: быть может, он пытается себе что-то доказать? Доказать, что он сильный? Мысль была похожа на сжатый кулак, который медленно, не сразу, но раскрывается, а на ладони – жемчужина, маленькая жемчужина мудрости. Возможно, холодность Дэвида того же рода, что и рубка деревьев, вождение «джипа», метание булав, самостоятельные одевания, раздевания – а может, он приехал на этот холодный суровый остров в Северном море тоже, чтобы… Что он там говорил про Джо? «Его отец – безногий паяц, посмешище»… Определенно, Дэвид хочет многое доказать. Пусть ему не довелось в жизни стать военным летчиком, пусть он вынужден иметь дело с деревьями, заборами, булавами, инвалидным креслом. Ему не разрешили держать экзамен после аварии, и он хочет прокричать врачам, себе, всему миру: «Смотрите! Вы видите? Я сдал бы любой экзамен в жизни, я могу терпеть, многое вынести, не надо меня жалеть, я нормальный мужчина и не нуждаюсь в жалости». Жестокая, обидная несправедливость: красивый мужественный человек страдает от ран, но не от тех ран, которыми можно гордиться, получены они не на войне. Вот если бы он потерял ноги в воздухе в смертельной схватке с «мессершмиттом», тогда инвалидное кресло выглядело бы совершенно иначе – словно медаль, награда за проявленные мужество и героизм. А так Дэвиду всю жизнь придется говорить: «Это случилось во время войны… нет, нет, в боевых действиях участия не принимал, всему виной банальная автомобильная катастрофа. Я учился на летчика, готов был подняться в воздух и сражаться буквально на следующий день, я уже видел свой самолет – красивую, гордую птицу, но тут…»
Да как же я раньше не догадалась? Дэвид пытается доказать, что он сильный. Что же, она тоже сможет быть сильной, просто обязана остановить крушение жизни – своей и близких, должна сохранить семью. Ведь Дэвид до этой проклятой аварии был хорошим, добрым, любящим, нежным – она должна научиться ждать… терпеливо ждать каждый день и каждую ночь, пока он борется за себя, за то, чтобы его считали полноценным мужчиной, а не калекой. Можно найти и новые надежды, открыть для себя что-то такое, ради чего стоит жить. Ведь нашли же другие женщины силы перенести тяжелые утраты – гибель родных и близких, разрушенные жилища, долгую разлуку с мужьями…
Люси подняла маленький плоский камень, со всей силой швырнула его в море. Она не видела и не слышала, как он упал, может, он до сих пор летает, подобно спутнику на земной орбите.
А потом громко, во весь голос Люси крикнула морю:
– Я тоже могу быть сильной. М-о-г-у!
Затем она повернулась и начала подниматься наверх, к дому – пора было кормить Джо.
6
Здание очень походило на особняк. Во всяком случае, это был большой огороженный дом, стоящий в маленьком уютном городке Вольдорф чуть севернее Гамбурга. На первый взгляд, дом вполне мог принадлежать какому-нибудь владельцу рудника, удачливому коммерсанту или промышленнику. Однако на самом деле особняк принадлежал Абверу.
Своей судьбой дом был обязан погоде – нет, не здесь, в Вольдорфе, а за две сотни миль юго- восточнее, в Берлине, – там, где погодные условия не оставляли надежд на постоянную устойчивую радиосвязь с Британией.
Впрочем, дом выглядел как особняк только внешне. Внизу, в подвалах, размещались два бетонных убежища и аппаратура на сумму в несколько миллионов марок. Электронную систему проверял и запускал в действие майор Вернер Траутманн, а он был мастером своего дела. В каждом из убежищ находилось двадцать маленьких звукоизолированных кабин, где сидели операторы, прослушивающие эфир. «Слухачи» запросто могли узнать и отличить агента на связи «по почерку» – по тому, как он отбивал свое сообщение; так отличают знакомый почерк матери на конверте.
Принимающая аппаратура была не только качественной, но и компактной. Трансмиттеры, или, иначе, передатчики, легко умещались в маленьких чемоданах. Это была специальная разработка фирмы «Телефункен» по заказу адмирала Канариса, шефа Абвера.
Этой ночью самолеты летали мало, эфир был относительно чистым, без помех, поэтому все надеялись, что, если Игла выйдет на связь, его легко можно будет обнаружить. Наконец в наушниках запищали привычные звуки, полетели в эфир сигналы… Сообщение принял старый опытный оператор. Он немедленно отбил агенту подтверждение о приеме, быстро расшифровал кодограмму, уничтожил листок блокнота с записями, взял трубку телефона спецсвязи для доклада руководству. После разговора по прямой линии связи со штаб-квартирой Абвера в центре Гамбурга оператор вышел покурить.
Он предложил сигарету своему молодому коллеге из соседней кабины, тот согласился составить компанию, и они вдвоем стояли, дымили, прислонившись к стене.
– Есть там что-нибудь? – спросил молодой. Пожилой пожал плечами.
– У него всегда что-то есть. Правда, на этот раз немного. Люфтваффе опять не удалось разбомбить собор святого Павла в Лондоне.
– Ответа ему не будет?
– В Центре не думают, что он ждет ответов. Этот парень хитрый, держит себя чертовски независимо, как кошка, которая гуляет сама по себе. Собственно, я сам учил его «морзянке», а когда закончил весь курс, он уже считал, что знает все лучше меня, в общем, потом я стал не нужен.
– Вы знакомы с Иглой? Ну как он? Приятный тип?
– Приятного в нем мало, как в дохлой рыбе, но сейчас, можно сказать, он у нас агент номер один. Некоторые утверждают, что лучшего никогда не было. Ходит легенда, что пять лет Игла работал под прикрытием в Москве в НКВД, получил там высокий пост и даже стал одним из доверенных лиц Сталина. Уж не знаю, правда это или вымысел, но вообще он способен на такое. Настоящий профессионал, и фюрер ценит его именно как профессионала высокого класса.
– Гитлер знает его?
Пожилой кивнул.
– Да, даже как-то раз захотел просмотреть все его донесения. Понятия не имею, смотрит он их сейчас или нет, но для Иглы это абсолютно неважно. Для него самое главное – работа и то удовлетворение, которое она приносит. Взгляни на него – и ты увидишь профи, который видит в тебе лишь свою потенциальную жертву. Стоит тебе допустить хоть малейшую ошибку, сделать неверное движение – и ты убит.
– Да, рад, что не мне пришлось его учить.
– Надо отдать ему должное, учился он быстро, порой «грыз науку» целыми сутками, а когда все освоил, даже не считал нужным здороваться со мной. Однако с начальством общаться ему было довольно трудно – терпеть не мог субординацию. Даже с Канарисом особо не церемонился. Он и теперь заканчивает все свои сообщения словами «Привет Вилли».
Операторы докурили, загасили окурки ногой о пол, затем пожилой запихнул их себе в карман – официально курить в убежищах не разрешалось. Настроенная на прием аппаратура молчала.
– Так что не будет он в конце сообщения давать свою кличку, – продолжил пожилой. – Это фон Браун придумал такую кличку, сам Игла ее терпеть не может, впрочем, как и фон Брауна. Ты помнишь этот случай? Нет, наверное, не помнишь, ты тогда еще не работал у нас. Так вот, Браун приказал Игле отправиться в Фарнборо, графство Кент и найти этот аэродром. В ответ пришло сообщение: «В Фарнборо, Кент, нет аэродрома. Есть аэродром в Фарнборо, Хэмпшир. К счастью, в Люфтваффе лучше знают географию, чем такие „сапожники“, как вы». Вот так, ни больше, ни меньше, представляешь?
– Да, хотя думаю, его тоже можно понять. Когда Центр делает ошибки здесь, он ставит на карту жизнь наших людей там.
Пожилой нахмурился. Он был другого мнения, кроме того, не любил, когда кто-то открыто выражал
